Когда рухнет плотина
Шрифт:
С трудом мы заставили Славика распрямиться, оторвать от раны его одеревеневшие руки, разодрали одежду и увидели в животе дырку, из которой пульсирующей струйкой бежала кровь.
– Прямо в печень, - сказал Пападьяк.
– Не жилец.
Анжела метнула в него испепеляющий взгляд, но похоже, Славик не слышал ни этого приговора, ни увещеваний Анжелы, которая приговаривала: "Славик, потерпи минутку, все будет хорошо, сейчас мы тебя перевяжем, Славик, держись, ну, ещё чуть-чуть", и одновременно требовала у нас: "Бинт! Бинт! Давайте бинт! Есть бинт? Ну что-нибудь!"
– Славик! Славик!
– воскликнула Анжела и, подняв голову, посмотрела на нас удивленными глазами.
– Может, он в обмороке?
– спросила она неуверенно.
– Теперь бинты не нужны, - пробасил Пападьяк, обнаружив неожиданное умение говорить эвфемизмами.
И сразу же, словно ждали этого момента, в дверь шарахнули чем-то тяжелым. Но пападьяковская баррикада не поддалась. В коридоре заорали:
– Лучше выходите, а то гранатой долбанем!
Мы с Пападьяком, не сговариваясь, кинулись к окну, выходившему на тот же двор. Нет, высоко. И в доказательство того, что путь закрыт, почему-то целое до сих пор стекло разлетелось вдребезги, осколок прочертил по щеке старшины кровавую полоску.
– Мы выходим!
– крикнул Пападьяк.
– Не стреляйте, мы баррикаду разберем!
Мы с ним отодвинули столы. Дверь чуть-чуть приотворилась.
– Бросайте оружие и выходите с руками за головой!
– Сейчас мы им бросим оружие, - пробурчал Пападьяк, извлек из кармана гранату и, прежде чем я успел вмешаться, вырвал чеку, помедлил секунду, швырнул гранату через щель в коридор и сам бросился в сторону от двери. Анжела стояла над мертвым Славиком напротив двери; я сбил её с ног, повалился сверху, и тут шарахнуло. Выбитая дверь шлепнулась на пол в каком-нибудь сантиметре от нас, но пока она ещё летела, Пападьяк уже выскочил в коридор, паля из автомата. Еще стреляя, он начал страшно дергаться, словно его тянули за невидимые ниточки, медленно опустился на колени и ткнулся лицом в лужу крови; затем ещё пару раз дернулся не по своей воле и завалился на бок.
– Надеюсь, оставшиеся не будут такими придурками, - раздался в коридоре голос, когда выстрелы стихли. В комнату заглянули два автоматных ствола, потом в дверной проем вышли и их обладатели, два молодых парня. Я, приподняв руки с раскрытыми ладонями, медленно поднялся на ноги. Анжела тоже попыталась встать, но охнула и повалилась снова.
– О! Бабец!
– обрадованно сказал один из парней. Опустив автомат дулом вниз, он подошел к Анжеле, схватил её за руку, рывком поднял на ноги и вознамерился ухватить её за промежность.
– Хаврюшин, отставить!
– раздался голос от двери. Парень отпустил Анжелу, и она снова сползла на пол. В комнату вошел худощавый мужчина лет тридцати, черноволосый и с черными усиками.
– Мы ж не бандиты какие-нибудь. Вот месячишку без баб посидишь, тогда... Вы кто такие?
– спросил он нас.
– Бичевой, вы меня не узнаете?
– ответил я вопросом на вопрос, потому что сам его узнал.
– А, Шаверников! Вы тут как оказались?
– Пробираюсь в Думу, - честно объяснил я.
– А эти двое нас охраняли. Поверьте, я не имею никакого отношения к этой выходке с гранатой. Я хотел его задержать, но не успел...
– А!
– Бичевой махнул рукой.
– Что я - псих, людей под дверью оставлять? Я ждал чего-нибудь подобного. Знаю я этого Пападьяка, служил с ним в одном полку. Вояка хороший, но редкостная дубина. А это кто?
– он вгляделся в черты мертвого Славика.
– Никак Славик-фуфло? Хорошо, ещё один должок закрыли. Так мы скоро всю эту братву отмороженную загасим. Странная в натуре у вас компания, Виталий. А с девушкой что?
Выяснилось, что Анжела, падая, вывихнула ногу. Бичевой начал меня расспрашивать, куда и откуда мы направляемся. Я объяснил ему, зачем нам надо в Думу и почему нас сопровождал такой странный эскорт, а потом спросил:
– Так объясните мне, какой у нас, так сказать, статус? Мы пленные или кто?
– На войне как на войне, Виталий. Раз вы мне попались, я вас больше не отпущу. Вы можете пригодиться как заложники или для обмена.
Я вздохнул.
– Александр, не делайте из меня врага.
Он только усмехнулся.
– А о "хельсинкском синдроме" слышали? Когда заложники не хотят, чтобы их освобождали?
– Но это же глупо! Вам придется таскать нас за собой, все время охранять... Ваша боеспособность снижается.
– Ничего. Людей у меня много. Весь квартал контролируем.
– А по-вашему, порядочно держать девушку в заложниках? Отпустите хотя бы её.
– Вы всерьез предлагаете отпустить её сейчас одну? Со мной ей безопаснее, чем где бы то ни было.
Я сдался.
– Что ж, право сильного... Но удовлетворите хотя бы мое журналистское любопытство - что у вас за группировка и какие цели вы ставите?
– Наши цели? Вот они - очистить город, а потом и всю страну от ворюг, мафиози и черных. То, о чем мечтает каждый честный русский.
– Ну-ну. Примерно под такими же лозунгами вчера вся каша и заварилась. Результаты пока неутешительные.
– Спорить мы с вами будем в другой обстановке, - спокойно сказал Бичевой.
– А пока решаются задачи не стратегические, а тактические.
Нас повели в его штаб, располагавшийся напротив, через двор. Анжела сильно хромала и, чтобы не падать, вцепилась в мой локоть. Мы вышли под холодный дождик, который превратил землю во дворе, голую и вытоптанную, как и в большинстве светлоярских скверов, в скользкую глину. Нам навстречу спешил парнишка, топая по тропинке кирзовыми сапогами. Подбежав к Бичевому, он неловко козырнул и, отведя командира чуть вперед, начал что-то докладывать ему торопливым шепотом. Бичевой выслушал его, задал пару каких-то вопросов, затем удовлетворенно произнес, оборачиваясь к нам: