Когда сбываются мечты
Шрифт:
И я замолчала, вспоминая Конни.
Броди мне не мешал. Затем он поднес палец к моим губам.
— Может, именно поэтому ты и занималась со мной любовью?
Я переместилась со своего стула к нему на колени, обхватила его лицо ладонями и мягко прошептала:
— Я занималась с тобой любовью, потому что это самая лучшая, самая желанная вещь, которая случилась в моей жизни впервые за долгое-долгое время. Самая честная. И самая реальная. Я просидела без дела с полным ощущением собственной беспомощности целый месяц, но, Господи, как же я устала от этого. Я жажду действовать сама, а не тупо реагировать на действия
Его губы дернулись.
— А что я делал не так давно?
— Нет. Спать со мной. В моей постели. До утра. Я хочу повернуться во сне и почувствовать тебя рядом. Я хочу проснуться и увидеть твое лицо.
— А что, если кто-нибудь подплывет к твоему дому на лодке с инфракрасным телеобъективом?
— Я разведенная женщина, — ответила я, в первый раз полностью ощущая свою свободу. — И могу делать, что хочу.
Дэнис позвонил в дверь моего дома на следующее утро в возмутительно ранний час — в восемь. Я должна была что-нибудь соврать, когда он указал мне на машину Броди, стоящую у входа. Я должна была сказать, что Броди заехал позавтракать со мной, но не сделала этого по двум причинам. Во-первых, я стояла перед ним взъерошенная и хлопающая глазами, без ночной рубашки, просто в тоненьком халатике, который нацепила прямо на голое тело. Во-вторых, я больше не чувствовала себя виноватой.
Существовала еще и третья причина. Я гордилась тем, что Броди мой любовник. Броди гораздо мужественнее Дэниса, что я несомненно заметила бы и раньше, не озаботься настолько своим стремлением стать хорошей женой. Черт возьми, я и была прекрасной женой до того дня, когда Дэнис выставил меня вон.
Дэнис поинтересовался, неужели Броди до сих пор нежится в постели, и я ответила:
— Да, мы очень поздно легли.
Поначалу он выглядел расстроенным, а потом любопытство взяло верх:
— Ты больше не отрицаешь, что у вас роман?
Из дома вышел Валентино и начал ласкаться о мою ногу. Схватив его в охапку, я сказала:
— Я никогда не отрицала правды. У нас с Броди не было романтических отношений до тех пор, пока мы с тобой не разошлись. Ты сам подтолкнул нас к этому. Смешно, да?
— Ты не боишься, что это может сильно навредить тебе?
— Нет. Между нами не существовало сексуальных отношений до вчерашнего дня. А ваша связь с Фиби длится уже с июля. У меня есть записи о том, как вы замечательно проводили время в отеле в Вермонте. — Дэнис прищурился, а я продолжала: — Тебе не приходило в голову, что я все узнаю? — Ну, естественно, нет. Меня всегда воспринимали как бессловесную жену, как непредусмотрительную леди, не более того. — Я скажу обо всем в суде, Дэнис. Об этом и обо всем остальном, что смогу найти об Адриенн.
— А что там можно найти?
— Это ты должен сказать. Она обвиняла тебя в незаконной торговле. По крайней мере, именно такие объяснения я услышала от тебя тогда, или ты всего лишь попытался выставить себя жертвой?
— Ты не сможешь ничего доказать.
— А это надо? Все обвинения, которые ты выдвинул против меня, оказались сомнительными домыслами. Но суд их принял. Тебе не нужно было уничтожать содержимое той папки. У меня сразу же появились подозрения.
Дэнис серьезно посмотрел на меня.
— Домыслы меня не пугают. История с Адриенн давным-давно закончилась. Если в ней и было что-то противозаконное, то оно уже потеряло свою силу за давностью лет. Закон меня не тронет.
— Нет. Но руководству «Питни» эта история придется не по душе.
Это заявление потрясло его.
— Ты пойдешь в «Питни»?
— Если понадобится, пойду. Я хочу вернуть детей.
— Господи, а ты стала жесткой!
— Это ты меня такой сделал. Это ты привел меня в суд, отобрал детей и дом. Именно ты вспомнил об аборте.
— Я уже сказал тебе: я не передавал записи Дженовицу и не просил своего адвоката сделать это.
— А ты говорил им, что не хотел аборта? Именно это ты заявил Дженовицу. Ты лгал, Дэнис. Еще одна ложь. — Я мыслила уже более четко и чувствовала себя гораздо сильнее, чем все предыдущие дни. — Весь прошлый месяц ты играл со мной в грязную игру. Что ж, я тоже умею в нее играть. Я не хотела, но у меня не оказалось выбора. Я тоже вызову тебя в суд, когда состоится слушание по делу о разводе. Ты растранжирил все свои деньги. И я не позволю тебе точно так же истратить мои. А сейчас освободи проход, — предупредила я и уже хотела захлопнуть дверь перед его лицом, но помедлила и нахмурилась. Мы договорились, что я заеду за детьми в полдень. Зачем ты приехал сюда?
— Они ночевали в доме моих родителей, — по-прежнему серьезно ответил Дэнис. — Я еду забрать их оттуда. И решил поговорить с тобой. Но вижу, сейчас не время.
Дэнис выглядел униженным. Я никогда еще не видела его таким. И проговорила уже более спокойно:
— Время всегда подходящее, если дело касается детей. Что случилось?
— Мы должны сказать им о Дженовице. Я подумал, неплохо, чтобы наши объяснения совпадали.
— Ты спрашивал Дженовица, как лучше его представить?
— Я хотел сначала спросить тебя.
Я смотрела на него в немом изумлении, гадая, что стояло за его столь необычной заботливостью. Но он сохранял с серьезный, даже покорный вид. Я все еще колебалась, раздумывала, гадала. Но так и не смогла уловить в его глазах хотя бы намека на самоуверенность и обман, поэтому глубоко вздохнула и сделала шаг назад:
— Заходи. Я сварю кофе, и мы поговорим.
Итак, Дэнис приехал ко мне без приглашения именно в то самое утро, когда Броди впервые оказался в моей постели. Но приехал он действительно по делу. Мы с ним привыкли общаться цивилизованно, по крайней мере, когда это касалось детей. А еще Дэнис, наверное, хотел своими глазами увидеть меня с Броди.
Но это не убавило во мне решимости. Как только он уехал, я позвонила Кармен домой. Она сообщила, что Артур Хейбер еще в среду подал свой письменный ответ на нашу петицию, судья его изучает и свяжется с нами в понедельник. Морган находился в самом разгаре расследования, но уже успел выяснить, что именно Фиби откопала мои медицинские записи.
Очень жаль, что мой брак так плачевно закончился, но ничего уже не исправить. Сейчас меня волновало только одно — дети.
Я так и не нашла в себе смелости рассказать Конни о крушении моей семьи. И мне еще долгие годы предстояло жить с глубоким чувством вины. Но я никогда не стану сожалеть, что не использовала все возможные способы решения проблемы. Этот горький совет дала мне смерть матери.