Когда сбываются мечты
Шрифт:
Дженовиц постучал пальцами по столу, кивнул и снова пристально посмотрел на меня.
— Мой муж совершил такие вещи, что спокойно мог бы сидеть сейчас за решеткой, если бы правда стала известна вовремя. Он виновен. Он лгал. Лгал под присягой. Вас это не волнует? Я бы на вашем месте подумала дважды, прежде чем давать опеку над двумя маленькими детьми человеку, который способен нарушать закон подобным образом.
— Разве сейчас он нарушает закон?
— Нет. Но в прошлом нарушал. Где гарантия, что не нарушит снова?
— Он стал старше.
— Но… но как же я? — спросила я.
Дженовиц глубоко вздохнул. Его кресло медленно покачивалось. Не оставалось никаких сомнений: он скучал.
Сдерживаясь из последних сил, я проговорила ровным голосом:
— Известно, что именно мать считается наиболее подходящим родителем для опеки. Почему же в моем случае это не так?
— Вы работаете, ваш муж нет. У него есть время, желание и способность воспитывать детей.
— Рассказывал ли он вам о своем новом бизнесе, которым планирует заняться в будущем? Он хочет выкупить долю вице-президента в перспективной компании. Она располагается в Спрингфилде, на другом конце штата. Как вы думаете, сколько времени у него останется на детей после работы и езды до дома? Я живу в десяти минутах от офиса, в десяти минутах от детей, от их дома и школы. У меня есть заместитель, который ведет дела компании. У меня более гибкий график, чем у большинства работающих женщин, о работающих мужчинах я уже даже не говорю.
Дженовиц повернулся в кресле, вынул из кучи лежащих перед ним документов один и бросил его на стол.
— Здесь указано количество часов, которое вы тратите на работу и деловые поездки.
Я не опротестовывала его обвинения. Я предпочла напрямик спросить:
— Вы что, считаете меня плохой матерью?
— А вы считаете вашего мужа плохим отцом?
— Плохим? Нет, он не плохой отец. Я уверена, он любит детей. Думаю ли я, что он лучше меня? Нет. Понимает ли он, что влечет за собой полная опека? Полагаю, что только-только начал понимать, но двух месяцев недостаточно.
— Вы хотите сказать, что его терпение в скором времени иссякнет?
— Я думаю, у него пропадет желание быть опекуном, как только дело решится в его пользу.
— Ваш муж клянется, что ничего подобного не произойдет.
— А что он еще может сказать? — спросила я. — Если он сейчас признается в своих истинных намерениях, то лишится своих преимуществ в данном вопросе.
— Такое впечатление, что вы говорите об игре.
— Я? Я с самого начала воспринимаю все предельно серьезно. А вот все остальные играют, одни наносят удар, другие парируют. Поверьте, доктор Дженовиц, мысль о том, что будущее моих детей зависит от того, насколько успешно пройдут торги, причиняет мне безумную боль. Но мне преподали такой урок. И если для того чтобы восстановить опеку, мне придется играть, я буду это делать. Нет ничего важнее моих детей. И в этом разница между мной и моим мужем. Вам известны его требования
— Он требует опеки над детьми, и ничего больше.
— Одно цепляется за другое, — возразила я. — Дэнис требует, чтобы я продала свой бизнес. Клянется, что ему нужны лишь деньги, но это неправда. Он мечтает лишить меня «Викер Вайз». Успех моей компании безумно задевает его.
— Сомневаюсь. Вы злая женщина. А злоба плохо сказывается на детях.
Дженовиц определенно был настроен против меня. Только так я могла объяснить абсурдность его доводов.
— Мой муж тоже злой человек, даже в большей степени. К тому же он ревнив, закомплексован и мстителен. Разве полезно детям жить с таким человеком?
Дженовиц снова вскочил с кресла и вышел за дверь.
Я бросила взгляд на часы. Время бежало со страшной скоростью. До меня только сейчас начало доходить, что я проиграла. Дженовица не волновали прошлые злодеяния Дэниса. Я подозревала, что, обвини я Дэниса в педофилии, Дженовиц просто кинул бы в рот новую конфетку и вздохнул.
Броди прав. Что-то тут нечисто.
Договоренность. Договоренность между Сильви и Дженовицем.
Спустя несколько минут я услышала шаги, дверь открылась, и Дженовиц снова уселся в свое кресло.
— Могу я еще немного поговорить с вами? — спросила я.
Дженовиц равнодушно махнул рукой:
— Да говорите о чем хотите.
— Когда все только начиналось, я очень злилась на Дэниса. Но потом злость утихла. Дэнис никогда не смог бы поступить подобным образом. Пожалуйста, поверьте мне, доктор Дженовиц. Я никогда не бунтовала. Я живу по правилам, не отступая от системы. И всегда так жила. Но впервые система насилует меня. Простите за столь грубое слово, но только оно может правильно описать мое состояние.
Мне хотелось верить, что он слышал и слушал меня. Дженовиц смотрел на меня, и я больше не замечала в его глазах скуки. Я мягко продолжала:
— Несправедливость делает меня злой. Обида приводит в ярость. И именно вы, люди, работающие на эту систему, создали подобные условия. Измените их, и злоба исчезнет.
Дженовиц нахмурился и закачал головой.
— Дать вам то, что вы хотите, позволить вам поступать так, как вы хотите, и злоба исчезнет? Вы это имеете в виду?
Я подалась вперед.
— Нет, не это… Хорошо. Мне нужна ваша помощь. Вы психолог. И апеллируете к разуму. Пожалуйста, помогите мне разобраться в том, что происходит. В этом деле я вижу полное отсутствие правды и логики. Нет также объективного, непредвзятого отношения. Меня воспринимают как давно сложившийся стереотип. Я пыталась доказать обратное, но безуспешно.
— Все дело в выборе, — сказал Дженовиц. — Нам всем рано или поздно приходится делать выбор. Мы встаем утром и решаем, какие ботинки надеть. Мы не можем носить одновременно три пары, верно? То же самое и с работой. Мы не можем успевать везде, а вы хотите успеть. А еще вы собираетесь убедить нас, что выполняете колоссальную работу. Выбор, Клер, выбор.