Когда сгущается тьма
Шрифт:
Он так его и не снял.
Из ванной послышались приглушенные рыдания, потом продолжительный стон. Фэлкон знал, что так стонут от боли, но к таким вещам привык и не обращал на них внимания. Впрочем, не совсем так. Когда-то он действительно считал, что подобные вещи его больше не трогают. Просто отказывался понимать значение всех этих рыданий, стонов и криков, доносившихся до него по ночам, мысленно возведя для защиты от них глухую, непроницаемую стену. Так и жил, обустроив в подсознании нечто вроде подвала, где запер все эти стоны и крики боли. Но стонущие, страдающие сущности, обитавшие там, год за годом поднимались по
«Ей нужен врач», — услышал он как сквозь вату чьи-то слова, но только еще больше запутался. Нынче настоящее являлось для него отражением прошлого. Или, если угодно, прошлое расцвечивало его настоящее. Сознание уже не воспринимало разницу между прошлым и настоящим, и воспоминания увлекли его в тот самый подвал, где когда-то хранились под спудом.
— Жаждешь свидания с Приснодевой? — спросил Эль Осо.
Вопрос имел точно рассчитанный эффект. Заключенная номер 309, молодая беременная женщина, была хорошо знакома с ужасами, происходившими у ног Девы Марии. Коллективное изнасилование перед статуей Приснодевы считалось весьма убедительным средством для внушения подрывным элементам женского пола простейшей мысли о том, что прежде они вели себя недостойно.
Эль Осо дал понять, что знает, о чем она подумала, предложив не волноваться.
— Приснодевы здесь нет, — сказал он успокоительным тоном, в котором, однако, проступали нотки извращенного удовольствия. — Здесь вообще больше не осталось дев — в этом нашем la casa de la bruja.
Толкнув в спину, он зашагал следом за ней по длинному темному коридору. Она обеими руками поддерживала свой большой живот: роды могли начаться со дня на день. В конце коридора они остановились, и Эль Осо открыл небольшую металлическую дверь. Как только та приоткрылась, тишину и темноту узилища прорезал пронзительный крик. Хотя со стороны его можно было принять за женский, Эль Осо знал, что кричит мужчина. Охранники любили шутить, что в их руках и мужчины визжат, как маленькие девочки.
— Хочешь посмотреть? — спросил он.
Они стояли в коридоре, и, чтобы увидеть происходящее, нужно было распахнуть дверь и войти в помещение. Оттуда, помимо воплей, неслись звуки танцевальной музыки, являвшие собой разительный диссонанс с теми кошмарными вещами, которые, судя по всему, там происходили.
Молодая женщина отрицательно покачала головой.
— Уверена, что не хочешь? Может, там человек, которого ты знаешь?
Об этом ей, судя по всему, не хотелось даже думать, но Эль Осо уже подметил, что ее оборона дает трещину. Так бывало всегда. Инстинкт предупреждал этих людей, что есть вещи, о которых лучше не знать, но в конце концов любопытство и стремление получить ответы на наболевшие вопросы брало верх.
— Пойдем, глянем.
Эль Осо говорил мягко, чуть ли не нежно, но вовсе не из сочувствия к ней. Напротив, ему доставляло удовольствие видеть, как расширились и тревожно заблестели ее глаза. Он легонько подтолкнул ее к комнате, из которой в этот момент снова вырвался крик. Такой громкий и продолжительный, что даже Эль Осо поморщился и дал себе мысленную
«Должно быть, парни добрались до половых органов», — подумал Эль Осо.
В комнате продолжала звучать танцевальная музыка.
— Я не хочу туда идти, — сказала женщина.
— Это не имеет значения.
— Ну пожалуйста! Не заставляйте меня смотреть на это.
— Это твой единственный шанс. Через минуту он будет плакать и звать мамочку. Они всегда зовут мамочку, когда им больно.
В глазах ее показались слезы, а тело содрогалось от дрожи.
— Я не хочу этого видеть.
— Повторяю, твои желания не имеют значения.
— Но кто там?
— Враг.
— И как его зовут?
— У него нет имени.
Он снова подтолкнул ее к комнате, но на этот раз она неожиданно воспротивилась.
— Я не пойду туда!
Хлесткая пощечина заставила ее замолчать. Затем он толкнул ее — так сильно, что она ударилась о стену. Поскольку она находилась на последнем сроке беременности, ей стоило известного труда сохранять равновесие. Воспользовавшись этим, Эль Осо распахнул дверь и снова сильно ее толкнул. Она влетела в комнату, по инерции пересекла ее, ударилась о письменный стол и рухнула на пол.
— Смотри, женщина, — сказал один из тюремщиков. — Взгляни на того, кто сейчас поджаривается на «гриле».
«Грилем» он называл железный стол, стоявший в центре комнаты. На нем лежат на спине заключенный. Он был раздет донага и за руки и за ноги привязан к своему ужасному ложу. Подошвы ног распухли и побагровели.
Возле стола стоял другой тюремщик, держа в руках толстую палку, которой, судя по всему, орудовал как бейсбольной битой. Тот, что сидел за столом, поднялся с места и проверил электрические провода, ведшие от динамо-машины к торсу и гениталиям несчастного. Его грудь и живот были в черных пятнах ожогов. Половые органы, лишенные природной окраски, втрое против нормы увеличились в размерах.
— Фернандо! — воскликнула беременная женщина, но заключенный даже не повернул в ее сторону головы и ухитрился выдавить из себя лишь перемежавшуюся стонами отрывистую фразу:
— Воды… пожалуйста… дайте воды…
— Нет, тебе нельзя сейчас пить, — сказал Эль Осо.
— Мне очень хочется… — слабо пробормотал несчастный.
— Не давайте ему воды. Выпьет — сдохнет!
— Он так и так сдохнет, — усмехнулся другой тюремщик, набивая рот и горло пытаемого металлическими бусинами, которые должны были сыграть роль электродов и при включении тока поджарить его изнутри. — Глотай! — приговаривал он, проталкивая бусины в горло своей жертвы.
Потом включил рубильник, и ток высокого напряжения пошел по проводам. Тело жертвы напряглось, затем стало трястись и судорожно изгибаться. В эти страшные мгновения волею судьбы совпали по времени заключительные аккорды звучавшего по радио музыкального произведения, хохот охранников и сдавленные предсмертные вопли истязаемого.
— Вы — животные! — вскричала сквозь слезы женщина, но уже через секунду лишилась способности наблюдать за агонией своего мужа. Она по-прежнему лежала на полу, но лицо ее странным образом исказилось. Эль Осо предположил было, что она не в силах смотреть на пытки, но гримаса боли на ее лице заставила его изменить первоначальное мнение.