Когда шагалось нам легко

Во Ивлин

Поездка наша лишила душевного равновесия одну только Джулиет, не привыкшую к манере поведения носильщиков-египтян. Они набрасываются на любой багаж, словно вестминстерские школьники – на блины в последний день Масленицы, с той только разницей, что здесь каждый стремится ухватить добычу поменьше: победителем в этой схватке оказывается тот, кто выбирается из кучи-малы с пачкой газет, ковриком, надувной подушкой или небольшим атташе-кейсом. В итоге багаж одного пассажира распределяют между собой шестеро, а то и семеро носильщиков, и все громогласно требуют чаевые при погрузке этой поклажи в поезд или такси. Джулиет впала в ступор, увидев, как мы с ее мужем бросились защищать свое имущество при помощи зонта и трости; когда первая атака была отражена и нападавшие поняли, что нас голыми руками не возьмешь, мы сумели распределить весь багаж между двумя претендентами и с достоинством продолжить путь.

Поскольку для полного восстановления сил Джулиет нуждалась в сухом воздухе пустыни и высоком уровне комфорта, мы забронировали номера в «Мена-хаусе». Туда ведет прекрасное скоростное шоссе, но на обочине зачастую приходится видеть разбитую гоночную машину, а то и не одну, так как египтяне, в особенности состоятельные,

известны своим безрассудным обращением с любыми механизмами. При транспортировке Джулиет нам попались на глаза следы двух аварий, причем одна из машин вылетела на пару сотен ярдов от шоссе, на огуречные грядки, где двое феллахов недоверчиво разглядывали обломки. К пирамидам подвозят вечно переполненные, тихоходные вагончики, которыми практически не пользуются ни европейцы, ни американцы. На конечной остановке пассажиров встречают толпы драгоманов, а также множество предлагаемых напрокат верблюдов и мулов; тут же располагаются греческое кафе, киоск с видовыми открытками, фотоателье, сувенирная лавка, торгующая амулетами в виде скарабеев, и сам отель «Мена-хаус». Это внушительное здание в псевдовосточном стиле окружено прекрасным необъятным парком. До пирамид всего четверть мили ходу; они поражают уже одними своими размерами и славой; это было необыкновенное ощущение – жить вблизи легенды; с ним может посоперничать разве что зрелище принца Уэльского за соседним ресторанным столиком: ты делаешь вид, будто ни сном ни духом не ведаешь о его присутствии, а сам исподтишка поглядываешь: неужели он и вправду здесь? В садах буйствовали сочные зеленые и лиловые покровы всех оттенков. Вокруг здания эти ковры прижимались, будто викторианскими пресс-папье, цветочными клумбами, пестревшими ослепительной яркостью; позади тянулись, насколько хватало глаз, длинные аллеи: окаймленные канавками с проточной водой, они терялись среди цветущих декоративных и плодовых деревьев, источающих неодолимый аромат; тут и там высились изгороди из кактусов и возникал маленький восьмиугольный вольер для птиц; за этой красотой следили бесчисленные садовники в белом, которые отрывались от работы, чтобы поклониться каждому гостю и предложить бутоньерку на лацкан.

В «Мене» царило оживление, в особенности по выходным. Большинство постояльцев отеля составляли пожилые, степенные господа, но к обеду и пятичасовому чаю кого только сюда не заносило. Во множестве устраивались помпезные индивидуальные туры класса люкс для американцев и для британцев с севера Англии; наезжали австралийцы в бриджах для верховой езды и пробковых шлемах, вооруженные мухобойками из конского волоса; в расписных автомобилях подкатывали весьма элегантные египетские офицеры с ослепительными куртизанками: одна, в ярко-зеленом платье из батика, вела на золотой цепочке ручную обезьяну; зверушка щеголяла в колье из драгоценных каменьев и, пока хозяйка пила на террасе чай, выкусывала себе из задницы блох. В понедельник Светлой седмицы в отеле устроили, как здесь принято говорить, джимхану [38] , а это означало, что все цены на один вечер взлетели до небес. В остальном ничего примечательного это событие не принесло. Джентльмены участвовали в скачках на верблюдах; победителем с легкостью вышел сержант-англичанин, поднаторевший в этом деле; охотниц участвовать в таких же скачках для дам не нашлось, зато дамские скачки на ослах принесли успех громогласной семнадцатилетней англичанке; аналогичные скачки для джентльменов пришлось отменить ввиду отсутствия желающих; для арабов были организованы отдельные скачки на верблюдах с явно проплаченным результатом и скачки на ослах, закончившиеся жесткой перебранкой и обменом тумаками. Некий турист-англичанин попытался устроить тотализатор: он взгромоздился на стул и сыпал остротами, но предлагал столь невыгодные условия, что не нашел азартных игроков. Титулованная дама, проживавшая в отеле, вручала победителям призы: верблюжатникам и ослятникам – денежные средства, а европейцам – кошмарные произведения местных искусников. На следующий вечер назначили бал, но туда тоже пришли считаные единицы, поскольку он совпал по времени с приемом в резиденции посла и никто не желал афишировать, что не был туда приглашен.

38

Джимхана – конноспортивные состязания.

Мы с Джеффри развлекали себя плаваньем и ездой на верблюдах. Обычно катались мы по два часа, делая большой круг через арабский поселок, а дальше по древней тропе мимо сфинкса и небольших пирамид. На радость клиентам погонщики давали своим животным клички в американском духе: Янкидудл, Хитчикок, Горячая Мама. Не зная, как еще угодить, эти парни даже хватали нас за руки и гадали по линиям ладони, предсказывая обоим несметные богатства, долголетие и плодовитость.

Джеффри с Джулиет и я ходили осматривать памятники древности в сопровождении добродушного старого бедуина по имени Соломон.

Как-то в пятницу Соломон пришел сообщить нам о ритуальных танцах, которые должны исполняться где-то неподалеку; не желаем ли мы посмотреть? Джулиет была слишком слаба, так что Джеффри остался с ней, а я отправился с Соломоном. Мы доехали верхом до самой дальней оконечности плато пирамид, а потом спустились в песчаный карьер, откуда открывается доступ к нескольким гробницам. Оставив своих верблюдов под присмотром какого-то мальчугана, мы протиснулись в одну из пещер. Помещение уже изрядно заполонили арабы: оно представляло собой продолговатую камеру, вырубленную в скальной породе и местами украшенную резными иероглифическими знаками. Экскурсанты жались по стенам и набивались в ниши, предназначенные для саркофагов. Освещение поступало только снаружи: через входной проем струился единственный луч дневного света. Не успели мы войти, как начался танец. Его исполняли юноши под управлением некоего шейха; публика отбивала ритм ладонями и подтягивала песнопениям. Танец был невероятно скучный – ни дать ни взять музыкальное занятие в детском саду. Юноши топали по песчаному полу, хлопали в ладоши и медленно раскачивались. Вскоре я знаками уведомил Соломона, что готов двигаться к выходу, и попытался удалиться как можно деликатнее,

дабы не нарушить сей нелепый обряд. Но не успел я дойти до порога, как танец прекратился и вся труппа устремилась наружу, наперебой требуя «бакшиш» [39] . Я задал Соломону вопрос: не поражает ли его то, что они вымогают деньги у неверного за отправление собственного религиозного культа? Тот в некотором смущении ответил, что какое-никакое вознаграждение полагается оставлять шейху. Я спросил, где найти этого шейха.

39

Чаевые (перс.).

– Шейх. Моя – шейх, – на бегу закричали танцоры, колотя себя в грудь.

Предводитель не заставил себя долго ждать. Я выгреб из кармана пиастры, и танцоры тут же переключились на этого старца, дергая его за одеяние и шумно требуя свою долю. Взгромоздившись на верблюдов, мы пустились в обратный путь. Но даже тогда двое или трое юнцов, не отставая от нас, вопили:

– Бакшиш! Бакшиш! Моя – шейх!

По возвращении я спросил у Соломона:

– Это был настоящий ритуальный танец?

Тот сделал вид, будто не понял.

– Тебе не понравилось?

– Стали бы они исполнять этот танец, если бы ты не привез меня?

И вновь Соломон ответил уклончиво:

– Английские и американские лорды любят танец. Английские лорды всегда доволен.

– Я совсем не доволен, – возразил я.

Соломон вздохнул.

– Олрайт, – сказал он: таков традиционный ответ любого араба при разногласиях с английскими и американскими лордами. – В другой раз танец лучше.

– Другого раза не будет.

– Олрайт, – ответствовал Соломон.

Однажды я без сопровождающего отправился в Саккару, гигантский некрополь, расположенный вниз по течению Нила от «Мены». Там находятся две пирамиды и множество гробниц: одна, с непроизносимым названием «Мастаба Птаххотепа», украшена барельефами. Другая, с погребальной камерой, чье скульптурное убранство еще богаче, называется попросту: «Мастаба Ти» [40] . Выбравшись из этого склепа, я увидел группу из двух или трех десятков неутомимых американцев, которые вышли из экскурсионного автобуса и влачились по песку вслед за драгоманом. Я примкнул к этой экскурсии, чтобы опять спуститься под землю, на сей раз – в бесконечный тоннель, именуемый «Серапеум», который, по словам гида, служил местом захоронения священных быков. Катакомбы эти смахивали на погруженную во мрак станцию метрополитена. Нам выдали свечи, а гид шагал впереди с магниевым факелом. Но все равно укромные закоулки окутывала непроглядная тьма. По обеим сторонам тянулись ряды исполинских гранитных саркофагов; мы торжественным маршем прошли тоннель до конца, и гид вслух считал гробы; их оказалось двадцать четыре – все настолько массивные, что конструкторы грузоподъемного оборудования до сих пор не придумали способа сдвинуть их с места. Почти все американцы считали саркофаги вслух вместе с гидом.

40

Мастаба – древнеегипетская усыпальница в виде усеченной пирамиды, с подземной погребальной камерой.

Я понимаю, такое зрелище призвано внушать мысли о глубокой древности: полагается рисовать в своем воображении разрушенные улицы Мемфиса, религиозную процессию, что тянется по дороге сфинксов, оплакивая умершего быка; а если дать волю фантазии, можно даже сочинить романтическую историю из жизни этих увенчанных цветочными гирляндами песнопевцев и сделать мудрый вывод о бренности людских достижений. Но, сдается мне, лучше доверить это Голливуду. Лично я бесконечно вдохновлялся настоящим. Какое уморительное зрелище являла собой наша толпа, бредущая по темной галерее! Впереди араб с белым фальшфейером, а далее, сжимая свечи, – шествие кающихся грешников, всякий сброд, нацелившийся на самосовершенствование и духовный рост. У одних, искусанных комарами, распухли перекошенные физиономии; другие натерли ноги, хромают и спотыкаются; третьи на последнем издыхании утыкаются носом в пузырек с нюхательной солью; иной чихает от пыли; у этой резь в глазах от солнца; у того рука на перевязи – повреждена неведомо в каких переделках: каждый так или иначе пришиблен, примят оглушительной лавиной знаний. И тем не менее все ковыляют дальше. Один, два, три, четыре… двадцать четыре дохлых быка; не двадцать три, не двадцать пять. Мыслимо ли запомнить число двадцать четыре? А что такого: у тетушки Мейбл в «Луксоре» были апартаменты под таким номером [41] .

41

…у тетушки Мейбл в «Луксоре» были апартаменты под таким номером. – Мейбл Бент (1847–1929) – британская путешественница, писательница и фотограф. Вместе с мужем, археологом и писателем Дж. Т. Бентом (1852–1897), они исследовали отдаленные регионы Восточного Средиземноморья, Малой Азии, Африки и Аравии. Впечатление от десятилетних странствий супруги изложили в трехтомнике «Хроники путешествий». Отель «Луксор» был построен туристической компанией «Томас Кук и сыновья» (1877), специально для размещения своих туристических групп на берегу Нила.

– Как погибли быки? – вопрошает некто.

– Какой был вопрос? – волнуются остальные.

– Что ответил гид? – желают знать прочие.

– От чего погибли быки?

– Сколько же все это стоило? – интересуется следующий. – Этакую махину за бесценок не построишь.

– В наше время на такое никто не раскошелится.

– Надо же, блажь какая: быкам похороны устраивать…

Ах, леди и джентльмены, вертелось у меня на языке, достопочтенные леди и джентльмены, а не блажь ли – пересекать Атлантический океан, тащиться сюда по жаре, терпеть всяческие неудобства и лишения, выбрасывать такие деньжищи, чтобы увидеть песчаную нору, где три тысячелетия назад чужой народ, чьи мотивы не откроются нам вовек, захоронил туши двадцати четырех быков? Над кем вы потешаетесь, достопочтенные леди и джентльмены, если не над собственной компанией?