Когда струится бархат
Шрифт:
— Не-а, — улыбнулся Майлс, — для меня большая радость, когда мальчик со мной. Ты знаешь, он сумел сам поймать кролика, и даже освежевал его. Твоя приемная мать обещала к Рождеству сделать ему из этой шкурки подбитую мехом тунику. А он собирается подарить ей лапку в серебряной оправе, чтобы подвешивать на пояс.
Хельвен почтительно улыбнулась, но в улыбке не участвовали глаза, в которых сквозила лишь озабоченность. Майлс потянулся к ее пальцам и стиснул ладонь. Хельвен опустила взор на руку старика. Рука была коричневой, густо испещренной переплетением синеватых вен, напоминавших корни дерева, но при этом твердая и основательная, в то время как ее собственная молодая рука с чистой кожей нервно подергивалась. Она закусила губу, метнув на деда быстрый взгляд, на который тот ответил безмятежно спокойным взглядом старости.
— Дедушка, пока вы уезжали с Уильямом, у нас был гость.
Майлс медленно наклонил голову и улыбнулся.
— Знаю. Молодой де Лейси. Эдрик рассказал мне, когда я выходил во внутренний двор. Надеюсь, как только мои старые кости отдохнут до такой степени, что снова захочется в седло, я поеду в Торнейфорд и позову Адама домой. — Он проницательно посмотрел на внучку. — Ты ведь хочешь мне рассказать, что произошло?
— Дедушка, я поссорилась с Адамом, — тихо сказала Хельвен и проглотила подступивший к горлу комок, вспоминая инцидент, происшедший позапрошлой ночью. Тогда она пригласила Адама в солярий, выложила свои сомнения, а потом, когда его сочувствие начало оборачиваться чем-то намного более опасным, стала реагировать на это подобно дикому животному, стремящемуся вырваться из капкана. Мало того, она еще обвинила Адама, будто во всем виноват только он, хотя, к ее собственному стыду, это было не так. Ее тело охотно подчинилось зову страсти, и, убегая от Адама, Хельвен в действительности убегала от самой себя. Весь следующий день она отказывалась спускаться в большой зал, ссылаясь на головную боль. И Адам не мог подняться к ней без персонального приглашения. Он обращался с просьбой о разговоре, но Хельвен велела передать через свою служанку Элсвит, что больна. Адам понял намек, быстро собрал своих людей и уехал. Молчание, разделившее их, с того дня такой тяжестью навалилось на нее, что выносить это больше не было сил.
— Насколько я помню тебя с самого детства, в подобной истории нет ничего нового, — неодобрительно заметил Майлс.
К ним вприпрыжку подскочил Уильям. Хельвен раскрыла рот, но ничего не сказала. Запыхавшийся ребенок несколько мгновений стоял, восстанавливая дыхание, затем одарил сестру сверкающей озорной улыбкой. Меньший из всех сыновей отца, Уильям был щедро наделен от природы роскошными черными локонами, зеленовато-голубыми глазами, как у нее и деда, и крепким костяком, обещавшим надежно служить до конца жизни.
— Хельвен, можно мне пойти посмотреть на щенков Гвен? — мальчик состроил умилительную рожицу и выглядел столь же трогательно, как эта самая Гвен, чем вызвал смех Хельвен. — Папа уехал в город вести переговоры с купцами, а мама занята в молочной. Эрик сказал, что надо попросить тебя.
Хельвен взъерошила братишке волосы.
— Ладно, иди, но будь осторожен, не подходи слишком близко. Она все еще чересчур охраняет своих щенков.
— Не буду, обещаю. Мама сказала, что я смогу взять себе одного, как только они вырастут и смогут жить без Гвен. Я уже видел того, который мне нужен, — пятнистый песик с белыми лапами. Я назову его Брит.
Хельвен почувствовала, как внезапная острая боль пронзила ее тело от этой детской искренней непосредственности, от умения радоваться маленьким приобретениям, блаженного неведения насчет взрослых забот и проблем, способности забывать плохое сразу, как только высыхали слезы. Уильям еще раз улыбнулся сестре и поднял голову, подставляя лицо для поцелуя. На короткий миг он крепко прижался к ней и, не выпуская из руки меч, выбежал из зала.
— И Джудит еще беспокоится насчет Ренарда и его интереса к женщинам! — расхохотался Майлс. — Когда придет время, Уильям даст ему сто очков вперед! Хорошо, что я не доживу до того времени, когда всем чертям станет лихо от его проделок.
— Не говори так, дедушка! — требовательно воскликнула Хельвен.
— Но это же сущая правда, моя девочка. И мы оба это хорошо знаем. Последнее время я живу взаймы. И когда пробьет час уйти, скажу тебе честно, буду только рад. — Старик откинулся на резную спинку дубового кресла, сложив ладони у подбородка. Глаза Майлса все так же искрились весельем, голос звучал ровно и уверенно, без дрожи, нередко свойственной старым людям. Лицо Майлса не носило печати болезни, подтачивающей его изнутри. И все же последнее время ему не удавалось долго сохранять энергию и работоспособность. Приходилось экономить силы подобно тому, как домохозяйка старается уберечь задуваемое ветром пламя. Старику шел восемьдесят первый год. До такого возраста редко кто доживал. Медленно и неумолимо тело переставало подчиняться его воле.
— Ну, так вот, — ласково произнес старик, — теперь поговорим о твоей ссоре. Неужели ничего нельзя исправить?
Поначалу неохотно Хельвен рассказала всю историю, умолчав подробности о подозрительном серебре в сундуке Ральфа.
— Дедушка, знаю, что должна была вести себя более тактично, но просто испугалась. Ведь он сначала просто хотел утешить меня, а потом вдруг принялся меня целовать...
Майлс прикрыл глаза, представив Адама де Лейси таким, каким его помнил: спокойный молодой человек с серьезным выражением лица и смотрящими прямо темно-карими глазами под спускавшейся на лоб копной золотистых волос. Отменный наездник, ловко обращавшийся с мечом и еще лучше с копьем, Адам совсем не походил на человека, способного на безрассудный шаг, как утверждала Хельвен. Старик задумчиво посмотрел на внучку, прекрасно понимая, что та рассказала не все, и понимает, что он об этом догадался. Это было видно по тому, как Хельвен потупила взор, и щеки ее порозовели.
— Глупо, — фыркнул Майлс, — но удивляться нечему. Отчасти ты сама виновата. Не нужно зеркала, чтобы понимать, что ты нравишься мужчинам. Об этом всегда можешь узнать по тому, как они смотрят на тебя.
— И вовсе не виновата! — возмущенно заметила Хельвен.
— Ты не дала мне договорить. Я просто хочу добавить, что любой молодой мужчина, оказавшись с тобой наедине, причем по твоему же приглашению, да еще за полночь, вполне мог перейти грань, о которой даже и не подозревал. Ведь его первым побуждением было утешить тебя. Насколько мне известно, Адама де Лейси никак не назовешь бабником. У твоего отца никогда не возникало проблем с Адамом, которые доставлял ему молодой Майлс своим распутством.
— Так ты считаешь, что я должна извиниться перед ним? — деревянным голосом спросила Хельвен.
— Не обязательно, но подозреваю, что ты была несколько груба и из мухи раздула целого слона.
Хельвен опустила голову и стала теребить эмалевые звенья, вплетенные в пояс. Преклонный возраст ее деда не отразился на остром и проницательном уме, и от его испытующего взгляда молодой женщине стало неуютно. Она быстро выпалила:
— Дедушка, пожалуй, ты прав. Я постараюсь исправить ошибку.
Старик молча задвигал кадыком, и Хельвен заметила, что щетина на шее деда совсем серебряная.
— Не худшим вариантом для тебя было бы выйти за Адама де Лейси замуж, — снова заговорил старик, внимательно глядя на внучку. — Парень явно неравнодушен к тебе, к тому же имеет очень хорошую репутацию и в пограничье, и в королевских кругах.
— Дедушка, да разве это возможно, это ведь то же самое, что выйти замуж за одного из братьев, — и добавила, оправдываясь, — к тому же о моем будущем уже практически договорились.