Когда сверкает молния (сборник)
Шрифт:
Обтекаемый, обходительный, в смысле обходить сути поставленных перед ним вопросов, Давыдович не нравился Локтеву. И заигрывающая мягкость, и эта неизменная афишная улыбочка — все вызывало неприязненное сопротивление в душе Николая. Но сейчас, в данный момент, он мог хотя бы мельком прояснить, что к чему, развеять преждевременные сомнения и успокоить.
Николай приоткрыл скрипнувшую дверь в небольшой кабинет, тесно заставленный могучими шкафами типа домашних шифоньеров.
Давыдович — черноволосый с проседью, в золотых очках на переносице, с синевой чисто выскобленных щек — одарил Локтева обнаженно-обезоруживающей улыбкой. Проглатывая рокочущую букву русского языка, доверительно пригласил:
— Проходите, товарищ Локтев.
Николай решительно сел на пододвинутый стул.
Здесь, в кабинете начальника бюро с запыленными стеклами окон, Николай бывал много раз. Отсюда начиналась его биография рационализатора, и все хождения по инстанциям начинались отсюда же. Он помнит, как боязливо входил сюда впервые, с какой безропотностью новичка выслушивал нужные, а чаще ненужные замечания. Был под этим сводом пропыленного потолка нерешительно тих и послушен, готовый по первому требованию вносить изменения в собственные идеи. Лишь бы внедрить их в производство!
И вдруг неожиданно для себя Николай обнаружил, как преображается какая-то струнка души и дух сопротивления охватывает все внутри, пытаясь раскованно прорваться наружу. Даже в том, как он кончиком ботинка придвинул стул ближе к полированному столу, явственно ощутил эту рвущуюся к жизни зародившуюся силу.
— Чем могу быть полезен? — спросил Давыдович.
— У меня дело, — начал было Николай, но тот перебил его.
— Без дела, запросто так сюда не приходят...
— Неприятное и неотложное, — твердо закончил Локтев.
— Разве? Бога ради, бога ради, выкладывайте!
Пока не осознавая всего в полной мере, надеясь, что произошла невразумительная, безобидная ошибка, Николай заговорил о вкравшемся подозрении. К сожалению, постоянно свежерозовое лицо начальника бюро было неизменным, по нему нельзя понять, то ли это румянец стыда на щеках, то ли признак стабильного здоровья. Как и всегда, румянец широко разливался по невозмутимому лицу. Подбородок отсвечивался свежевыбритой синевой.
— А почему вы не в горкоме? — заканчивая свои слова, резко спросил Николай.
— Я — человек маленький, — засуетился начальник бюро. — Я простой исполнитель, а туда вызывали причастных ко вчерашнему пуску.
— Тогда почему не вызвали меня?! — выпалил Николай. — Я же причастен в первую очередь.
— А вот это, любезнейший товарищ Локтев, к вашему огорчению, в мои полномочия не входит, — легко парировал Давыдович. — Спрашивайте у Виктора Ивановича, он в курсе дел...
Начальник бюро рационализации и изобретений грузно встал из-за стола, громыхнув стулом, подошел к двери, всем видом своим выказывая, что пора кончать бессмысленный разговор.
— Вы что же, выставляете меня за порог? — почти крикнул Локтев.
— Понимайте как хотите, Николай Иванович, но мне некогда, некогда. Я — человек занятой!
— Так вы мне путем ничего не ответили!
Давыдович, выходя вместе с Локтевым в коридор, закончил:
— Не вижу оснований для вашего беспокойства, вы предлагали внедрить в производство одно, Виктор Рабзин совсем другое, более веское, фундаментальное. Выходит, он автор всей общей идеи, а вы — автор некоторых частных вопросов, связанных с усовершенствованием, что тоже, думается мне, немаловажно для вашего послужного списка.
— В моем послужном списке всего одна отметка: был шофером, стал оператором! — как отрезал Николай и четким солдатским шагом заспешил по коридору к лестнице.
Перемахивая через ступеньки, он поднялся на второй этаж, подошел к двери, на которой золотились буквы стеклянной таблички — «Партком». В робкой нерешительности остановился, глубоко вздохнул, чтоб как-нибудь успокоить заколотившееся сердце.
Тихо, без скрипа приоткрылась дверь, и к своему удивлению, он увидел выходящего из приемной секретаря Виктора Рабзина. Чего-чего, но этого Николай никак не ожидал. Он заметил, как преобразилось серое лицо главного технолога, как вспыхнул на нем румянец стыдливости, но тут же потух, выявляя на щеках привычную бледность.
— Вот хорошо, что встретились, — медленно растягивая слова, обронил Виктор.
Взволнованный неопределенностью, пустым разговором в рационализаторском отделе, Николай, чуть успев пожать руку Рабзину, не оттягивая и не откладывая разговора на более подходящее время, поспешно произнес:
— У меня к тебе не совсем деликатный вопрос...
Виктор перехватил колючий взгляд товарища, взял его за локоть, уводя от двери парткома в красный уголок, где было пусто и безлюдно. Он был готов к разговору и потому не мешкался, весь был собран и пружинисто подтянут.
— Ты не можешь ответить мне, — с ходу продолжал Николай, — ответить, что произошло, почему до меня доходят неопределенные слухи о моем авторстве?
Технологу не пришлось догадываться, о чем пойдет речь, Локтев задал вопрос напрямую, без обиняков.
— А-а, ты об этом инциденчике...
— Хорош инциденчик, когда человека как палкой по голове оглушили...
— Не дуйся, Николай.. Не горячись.
— Это не те слова «не дуйся», «не горячись», — продолжал Локтев. — Может, весь смысл жизни я вкладывал в этот вопрос реконструкции! А меня решили на стременных обскакать... Я начал дело, остальные, вплоть до тебя — так, пришей кобыле хвост!
— Ты круто берешь, не торопись! — остановил его Виктор. — Зачем бить в колокола, когда не горит? Разберемся, все встанет на свои места. Я же не враг тебе какой-нибудь и лучше всех знаю о доле твоего участия в реконструкции.
— О какой доле может идти речь? — сорвался до хрипа в горле Николай. — Кому угодно могу заявить, что здесь не доля, а целиком и полностью мое предложение...
— Я выясню, Коля, я выясню, не горячись! — пытался успокоить его Виктор.
На самом деле он прекрасно знал, что фамилия Локтева выпала из коллектива авторов не случайно. Началось все действительно со случайности, а потом эту случайность Виктор Иванович сумел сделать необходимостью. Еще два года назад, когда вершилась судьба предложения Локтева, в кабинете у Давидовича состоялся разговор с глазу на глаз. До этой злополучной беседы начальник бюро частенько при встречах с Виктором возвращался к поданной коллективом авторов идее реконструкции установки и монтажа новой линии воздуховода. Теперь, оставшись вдвоем, Давыдович поставил вопрос решительно и открыто, надеясь своей смелостью загнать в тупик главного технолога комбината.