Когда ты рядом. Дар
Шрифт:
Я легла на кровать рядом с Би. Ее красное платье было колючим, поэтому я сняла с нее одежду для похорон и достала кроссовки и футболку. В комнате Би ремонта не было, она почти целиком белая: белые стены и белый деревянный пол — все это не яркое, а блекло-белое. Потолок синий, местами краска облезла, и под ней потолок красный, а под красным — желтый. Я рассказываю Би, что в этом старом доме, а особенно в ее комнате, жило много разных людей. Сначала здесь жила женщина, которая выкрасила потолок в желтый цвет, чтобы он напоминал ей о солнце.
— Почему? — шепчет Би.
— Потому что женщину никогда не пускали на улицу и она не видела настоящего солнца, — говорю я. — Она была пленницей
— И чудовище разрешало ему есть леденцы?
— Нет, конечно, — говорю я. — Чудовище не разрешало мальчику есть леденцы, но, когда мама мальчика была маленькой, она их ела. Она рассказала о них мальчику, и после этого мальчику тоже захотелось леденцов. Они ложились вместе на кровать, прямо как мы с тобой, и перед сном она ему рассказывала о своем детстве и о леденцах.
— А кто выкрасил потолок в синий? — спрашивает Би.
— Чудовище, — говорю я. — Однажды вечером мать встала с кровати, взяла сына на руки и выпрыгнула вот из этого окна. И они падали, падали и не могли упасть, они перелетали с одного уровня на другой, и им не надо было возвращаться сюда. Вот тогда чудовище расстроилось и выкрасило потолок в синий цвет.
Мы лежим, вытянувшись на кровати. Би прижала руки к туловищу, на ногах у нее кроссовки. Может, она скоро уснет. Я легонько глажу ее по щеке. Кожа у нее сухая. Мама обычно смазывала ей лицо кремом. А Би тихо сидела на кровати и смотрела на маму. Иногда, пока мама все еще мазала ей лицо, Би обнимала ее за шею. Мама раздражалась. Это было видно, хотя она и не вырывалась, а ждала, пока Би сама отпустит ее. Би обнимает долго и крепко. Сразу не вырвешься.
Я знаю Би лучше всех, но я все равно многого не умею. В смысле не умею нести ответственность за детей, ведь сейчас я за нее отвечаю и нам нельзя оставаться со страусовым королем. Это исключено. У многих пятнадцатилетних есть свои дети. У нас в параллельном классе учится девочка, которая была беременна. Она сделала аборт. Я читала, что некоторые рожают в двенадцать лет. Такое постоянно случается. Двенадцатилетние рожают, сидя на унитазе. Плюх! И он уже там. Ребенок. Интересно, каково это? Смотришь в унитаз, а он смотрит оттуда на тебя. Я бы, наверное, смыла его побыстрее, пока кто-нибудь из нас не закричал.
Когда я была младше, я много о таком думала. Особенно тем летом, когда мы ездили в Вэрмланд — мама, Мартин, Би и я. Туалет был на улице. Когда я там сидела, я часто стучала ногами в дверь, чтобы отпугнуть крыс и всякую другую мерзость, которая там ползала. Руки у чудовища длинные и тонкие. Я была уверена, что оно вот-вот дотянется до моей задницы, а потом схватит за ноги и утащит к себе вниз, в дерьмо.
Маму похоронили. Ну то есть не совсем похоронили. Ее гроб исчез в дыре в полу. Он опускается все ниже и ниже, и вот нам его уже не видно. Я не знала, что все так произойдет. Потайная дверка открывается, и гроб исчезает. А священник даже глазом не моргнул. Немного похоже на момент, когда мы с водопроводчиком прошли последний уровень и наконец-то оказались у замка, где жил король. Тогда под нами открылась дыра, и мы попали в плен, в крепость. Но потом открылась еще одна дыра, и мы освободились. А что происходит с гробом? Под часовней есть пол, а под ним — еще один? Мама будет лететь вечно. Она все еще падает. Она падает и падает, хотя уже упала. Слышишь, Би? Мама все еще падает. Уровень за уровнем, она летит через огонь, и землю, и песок, и корни. По-моему, дна не существует.
Водопроводчик в часовню не пошел. Сказал, что придет, а вместо этого собрал вещи и съехал. Папа
Я-то слышу, а вот старик не желает слушать других, в этом его проблема.
Мама много такого говорила, чего я не должна была знать. Она постоянно языком трепала. С Мартином или со стариком. Но у меня большие уши. Я многое запомнила. И когда-нибудь я расскажу Би все, что не могу рассказать сейчас.
Потребовав, чтобы я бросил курить, мой единственный настоящий друг Исаак Скалд обосновал это тем, что если я не брошу, то умру. Такая причина никогда не казалась мне веской. Тем не менее я бросил. Когда на похоронах Скалда я закурил, его вдова — ныне покойная Эльсе, чьи руки меняли человеческую жизнь, — остановила меня. Кроме того, радости мне это больше не приносило. Я курил одну сигарету за другой, но без удовольствия, поэтому мог и не курить. Если бы я не бросил и если медицинские расчеты Скалда были верными (а в этом я не сомневаюсь), то сейчас меня, очевидно, уже не было бы в живых. Я сделал чашку растворимого кофе. До новостей осталось полчаса. Я, Аксель Грутт, известный в научных кругах под именем преподавателя Страшилки, все еще жив. Почему мое время среди живых никак не истечет? Моя плоть мертва, а сердце по-прежнему бьется. Может, оно не остановится никогда?
Кто остановит дней текущих круговерть?
Спасительница-смерть.
Когда день, принадлежащий Стелле, закончится, я зажгу свечу, а может, две или три.
Первую свечку я зажгу в память о моей супруге Герд. Мне надо сказать тебе кое-что, Аксель. И этот разговор будет очень неприятным!Я представил себе ее. Желтый вязаный свитер. Во взгляде упрямство. Вызывающее выражение лица, о котором мне много лет спустя вновь напомнила Стелла. Сколько ее помню, Герд всегда мучилась из-за наших телесных отношений. Но в тот раз она говорила не об этом.
— О чем она говорила, а?
— Все-то тебе надо выспросить и разузнать, Стелла!
— Хм, ну чем-то же мне надо заняться.
— Тебя мучает стыд, верно? — спросила Герд, когда я умолял ее остаться. Ей надоело. С нее достаточно. Она хотела уйти и забрать с собой крошку Алисе. Уехать с другим на север. Естественно, мне надо было отпустить ее. Но вместо этого я попросил ее остаться. Не знаю зачем.
Ее любовника звали Виктор. Он был моим коллегой. Светловолосым красавцем, которого любили ученики. Он очаровал Герд задолго до того, как мы с ней поженились. А она очаровала его. Так оно и было. С самого начала их тянуло друг к другу. Я был большой ошибкой. Трагедией ее жизни. Желудочной опухолью. Но Герд сделала свой выбор, а выбрала она меня. Просто-напросто я умел показывать фокусы. А он нет.
Когда-то очень давно мы с Виктором были близкими друзьями. Все началось в 30-м, мы оба были тогда студентами. Обычно я встречался с ним в Трокадеро. Хорошо его помню. Как-то раз он развлекал гостей за столом любовными стихами собственного сочинения. На их создание его вдохновила актриса Герд Эгеде-Ниссен, которую он, естественно, никогда не встречал лично. Однако в жизни Виктора была и другая Герд, и, разумеется, стихотворения предназначались ей. Герд номер два сидела тогда за столом вместе с нами и была не менее красива, чем Герд номер один.