Когда ты рядом. Дар
Шрифт:
Мы оба нравились ей. Виктор читал стихи. Я показывал фокусы. Она не могла решить, кого выбрать. Но однажды вечером я показал фокус с исчезновением — сначала ее наручных часов, потом шпильки для волос, шляпы и шарфа, а потом пригрозил, что если она не согласится выйти за меня замуж, то исчезнут ее блузка, чулки и юбка. Тогда она сказала «да». Мне казалось, что я, как говорят в Америке, выиграл в честном бою, но Виктор своего поражения не признал.
— Ей нужен я, — сказал он. — А ты сломаешь жизнь вам обоим.
— Но мои фокусы лучше твоих стихов, — сказал я.
Он долго смотрел на меня.
— А первая брачная ночь? — спросил он. —
Я велел ему заткнуться.
Мы с Герд поженились в 1938 году. Она продержалась несколько месяцев, а потом сбежала к нему. Он ждал ее, принял ее, и я позволил им с жаром приступить к действиям. Не знаю, что было хуже. Измена или презрение. По-моему, презрение было хуже. Они надо мной смеялись. Слегка сочувственный, удрученный смех. Это было тяжелее всего. Я не был ей плохим мужем. Нет, не был. Я был ничтожным мужем, убогим мужем. Мужем, на которого другие мужья плюнули бы, если бы обо всем узнали. Но плохим мужем я не был.
Мы заключили соглашение — Герд, Виктор и я. Мы заключили пакт: никто ничего не узнает. Никто. Это был наш маленький грязный секрет. Это было между нами. А потом началась война. Виктор стал главой координационного комитета преподавательской организации, в которой я тоже состоял. Позднее ее запретили. Потом Виктор выступил с требованием противостоять нацистскому союзу, сразу после того, как всех преподавателей обязали вступить в него. И однажды вечером в 1942 году он постучался ко мне в дверь с заявлением, которое, по его мнению, я должен был подписать. Ты просто обязан — так он сказал. Он вложил мне в руку спичечный коробок, в котором лежал листок бумаги. Я пробежал текст глазами… Я заявляю, что не стану преподавать по программе, сформированной «Нашунал Самлинг» [12] … Это противоречит моим убеждениям… совершать поступки, которые оскорбляют мою профессиональную честь… мою профессиональную честь… я считаю себя обязанным отказаться от вступления в новую преподавательскую организацию…
12
Норвежская политическая партия фашистского толка, созданная в 1933 году Видкупом Квислингом по образцу национал-социалистической партии Германии.
— Ты должен, — сказал он, проведя по густым светлым волосам рукой. Рукой, которая ублажала мою жену, вдруг пришло мне в голову.
И если у меня есть хотя бы слабое представление о морали, продолжал он, если мне хочется показать, кто я на самом деле… Я прервал эту тираду и обратил его внимание на то, что не ему учить меня морали. Тогда он сказал, что мне не следует примешивать личные… он замялся… личные обстоятельства. Речь, мол, идет о вещах намного более значимых. Я сказал, что он не изменился с тех пор, как читал в Трокадеро дурные стихи. А это лишь новые дурные стихи. Он медленно кивнул:
— Правильно ли я понял, Аксель, что ты не хочешь подписывать?
— А почему, черт возьми, я должен это подписывать? — сказал я. — По мне, что одна организация, что другая, все равно. Я преподаватель, а не политик.
— И фокусник, — едко сказал Виктор. — С благословения Финна Халворсена [13] . Ты тщательно выбираешь себе друзей.
—
13
Финн Халворсен (1893–1960) — норвежский писатель и литературный критик, поддерживавший нацистские идеи в норвежской литературе.
Я помню, что как раз в тот момент задумался, где же Герд. Иногда она ночевала у него. Ждала ли она его сейчас там? Может, они сегодня весь вечер просидят у него в гостиной, насмехаясь надо мной? Я собрался с мыслями.
— Тебе пора, — сказал я.
Я вышел в прихожую и открыл дверь. Он прошел за мной, но у порога остановился и положил мне руку на плечо. Я стряхнул ее.
— Давай поговорим, — предложил он.
— Иди к черту! — ответил я.
— Боишься? — спросил он.
— Боюсь? Чего мне бояться?
— Боишься подписывать, боишься того, что может случиться, если ты подпишешь. Боишься за себя самого, за Герд, за маленькую Алисе, наконец.
— Убирайся, Виктор!
— Потому что, если это действительно так… если ты на самом деле боишься подписать, я специально пришел предупредить, что страшнее для тебя — не подписать…
— Никогда я не был напуган меньше, чем сейчас, — перебил я. — Прощай!
Я вытолкнул его за порог. Он был тяжелее, чем я ожидал, и намного крупнее, мне пришлось поднапрячься, но в конце концов я его вытолкнул. Закрыв за ним дверь, я вдруг разрыдался.
Когда война закончилась, я понял, что Герд захочет бросить меня. Это был лишь вопрос времени. Однако же, когда она наконец сообщила об этом, я не был готов. Мне надо сказать тебе кое-что, Аксель. И этот разговор будет очень неприятным!Я был трусом.
— Аксель Грутт трус?
— Да. Трус.
Я не хотел, чтобы она уезжала. Я хотел, чтобы она осталась со мной. Я боролся. Это был единственный раз, когда я действительно боролся. Я ожесточился. Борьба ожесточила меня. Я слышал, как угрожаю Герд, что отниму у нее Алисе. Я заставлю вмешаться правосудие, подчеркнул я. Разве она не изменяла мне еще до рождения дочери, когда сбежала к нему?
Она защищалась. Она сказала:
— Они не отнимут у меня Алисе из-за Виктора. Он герой войны, Аксель. А ты кто?
Она плюнула на пол.
— Я добьюсь вмешательства правосудия, Герд. Они отнимут у тебя Алисе, — повторил я. — Даже думать не станут.
Она подошла ко мне совсем близко и посмотрела мне прямо в глаза.
— Ты ведь не знаешь, твоя ли она дочь, — прошептала она.
Я смотрел на нее. Меня будто парализовало. А потом я поднял руку для удара.
— Моя! — выкрикнул я. — Алисе мой ребенок! Не надо, Герд! Только не это!
Я опустился на диван и зарыдал. Герд ушла в спальню и легла на кровать. Чуть позже я пошел за ней и лег рядом. Я гладил ее лицо, шею.
— Прости меня, — шептал я. — Прости.
Заплакав, она обняла меня и прижалась ко мне. Я гладил ее по лицу. В моих объятиях она обмякла. Я чувствовал ее руки повсюду на своем теле.
— Не так быстро, Герд, нет.