Когда ты рядом. Дар
Шрифт:
— Ма-ай? — прошептал он. — Где ты? Вернись.
Вдруг она схватила его руку:
— Юхан, знаешь, почему это так тяжело для меня? Знаешь, что я об этом думаю?
— Я думал, мы уже спим, — сказал он.
— Сейчас я тебе объясню, — продолжала Май со слезами на глазах. — Мне кажется, что заставлять человека жить против его воли чудовищно. Мне кажется чудовищным не помочь умирающим с сильными болями, когда они сами того хотят, когда они сами об этом просят, так я считаю. Ты говоришь о достоинстве. Нет никакого достоинства, Юхан. Умирающий человек, старый он или больной, а может,
Юхан уткнулся взглядом в одеяло.
— Понятно, — ответил он.
— Ты просишь меня о помощи, Юхан, я и сама хотела бы тебе помочь. Да. Ты мой муж, и я хотела бы дать тебе все, что могу, и это тоже. Но я боюсь. Боюсь, что моя решительность мне изменит, ведь речь идет о тебе. Ты же мой лучший друг. Я не хочу, чтобы ты умирал только потому, что тебе больно. И я боюсь последствий… Ведь всё это не поймут и извратят.
Она зашла слишком далеко, подумал Юхан. Слишком далеко. Я не хочу это слышать. Нет-нет.
Он сказал:
— Может быть, это еще и не понадобится. Я чувствую себя не так уж и плохо. По-моему, мне стало лучше.
Май взяла его руку в свои ладони. Она прижалась к нему и поцеловала в губы:
— Юхан, любимый.
Юхан откашлялся:
— По-моему, нам не стоит сейчас решать вопрос кардинально. Я не отказываюсь от своих слов, мне не хотелось бы умереть так, как умер отец… утратив достоинство и человеческий облик. Но пока не стоит решать вопрос кардинально. Ведь сейчас я лежу рядом с тобой, и я вполне живой.
Поднявшись с кровати, Юхан вышел на середину спальни и стал прыгать. Он прыгал в белом свете ночника.
— Видишь, я вполне живой!
Юхан размахивал руками, прыгал и кричал:
— Отныне можешь называть меня Кузнечиком!
Юхан прыгал. Дышать стало тяжело, в груди все сжалось, но он прыгал. Кузнечик-Юхан все прыгал и прыгал. И каждый раз, когда он опускался на пол, деревянные доски хлопали. Хлоп! Хлоп! Хлоп!
Май закрыла лицо руками.
— Пожалуйста, прекрати! — прошептала она. — Ляг в постель.
Юхан продолжал прыгать. Хлоп! Хлоп! Пусть его женушка увидит, что он может пропрыгать до самого утра, думал он.
— Смотри, Май! — стонал он. — Смотри!
— Прекрати! — закричала она.
— Перед тобой человек, который может пропрыгать до рассвета, до первых петухов! — кричал он.
Май заплакала.
Задыхаясь, Юхан остановился. Он смотрел на нее. Локти поверх одеяла, лицо закрыто руками.
Он сел. Погладил ее по голове:
— Май?
— Зачем ты это делаешь?
— Зачем я прыгаю? — упрямо переспросил он.
Он схватил рулон туалетной бумаги, стоявший на тумбочке на случай, если ночью у него начнется кровотечение, оторвал длинный кусок и вытер со лба пот.
Май подняла глаза:
— Юхан, ты сказал, что нам надо серьезно поговорить, и мы поговорили. Но ты превратил все в фарс. Знаешь что? Ты все опошлил. Ты делаешь все возможное, чтобы уйти от разговора о нашей беде, о нашей общей беде. Юхан, ты болен. Тебе уже не станет лучше. Ты понимаешь, какую боль это причиняет мне? Но ты не хочешь этого осознать. От этого еще больнее. Нам надо на что-то решиться. Надо уладить…
Голос у нее снова сорвался.
— Я буду бороться, Май, — слабым голосом сказал Юхан.
Он снова вытер лицо и лоб туалетной бумагой. По телу тек пот, дышать было тяжело, он снова почувствовал тошноту, словно кто-то копошился у него в горле и в животе в попытке выбраться наружу. Но он прошептал, что будет бороться, язык у него не ворочался, он не мог сказать, что она не должна лишать его надежды, пусть она возьмет его за руку и скажет, что будет рядом, всегда. Но она его не услышала. Может быть, потому, что он не смог оформить эти мысли в слова и произнести их вслух.
Май сказала:
— Юхан, наш разговор начался с того, что ты меня кое о чем попросил. Я должна знать, что ты вполне уверен в том, о чем просишь, ты абсолютно уверен, что хочешь именно этого — когда придет время и если оно придет. Это одна из многих вещей, которые нам надо обговорить.
Юхан посмотрел на нее:
— А как же последствия? Я имею в виду, для тебя.
— Не знаю.
Май погасила ночник. Некоторое время они молча лежали в темноте, прислушиваясь к дыханию друг друга.
Потом Юхан прошептал:
— Мне больше хотелось услышать, что ты будешь рядом, когда станет совсем тяжело. Что ты будешь держать меня за руку. Понимаешь, ты это сказала тогда, и мне было так приятно. Я хочу, чтобы ты это повторила. А все остальное… поможешь ли ты мне, если… Я об этом хорошенько не думал, а ты восприняла все всерьез. И мне стало страшно.
Юхан тихонько засмеялся:
— Понимаешь, я сам не знаю, чего хочу. Не знаю, что меня ждет, и не знаю, чего хочу.
Май сжала его руку. Юхан продолжал:
— Хотя нет, знаю! Я хочу лежать здесь, рядом с тобой.
— Ты будешь лежать рядом со мной.
— Только это. Не больше.
— Только это.
— Давай забудем обо всем остальном. Хотя бы раз в жизни. Мне неприятен этот разговор.
— Уже забыли.
Он вздохнул:
— Спокойной ночи, Май.
— Спокойной ночи, Юхан.
Сначала был свет. Белый. Горячий. А потом головная боль. Юхан проснулся от головной боли. Или от света. А может быть, от того и другого. От головной боли и света. Простыни были мокрые от пота. От ее и от его пота. Кулак злобного маленького человечка вонзался глубоко в череп, впрочем, это был уже не кулак. Это была целая рука с молотком. Эта рука долбила череп молотком изнутри. Разбивала на маленькие кусочки, как ему показалось вначале. «Бум, бум, бум», — бормотал Юхан. Непрерывно. Бесконечно. Выбравшись из кровати, Юхан доковылял до ванной, его вырвало в раковину, он поднял глаза и посмотрел в зеркало. На лице краснел и поблескивал гнойник. Юхан помнил, что сегодня они собирались вернуться в город. Не получилось, не вышло. Бегство не удалось. Не сложилось. Он понял это еще вчера. Разница только в том, что медлить больше было нельзя.