Когда уходит земной полубог
Шрифт:
— Так, думаешь, Алексей мой тогда царём станет? — Голос у Евдокии даже задрожал от великой надежды.
— Кому ж кроме него! У метрески-то, Катьки, хоть царь с ней перед походом и обвенчался, одни девки пока. Так что молись за удачу! — весело улыбнулся отец Яков. Перед отъездом из Москвы он услышал от самого местоблюстителя патриаршего престола Стефана Яворского нежданную весть: царь-де окружён со всем войском турками на реке Прут и ещё неведомо, уйдёт ли он оттуда живым.
«Так ему и надо — разрушителю московских обычаев!» — едва не вырвалось вслух у отца Якова при этом известии, но Яворский взглянул на него строго, и пришлось прикусить язык.
«Всё таишься, владыко, но напрасно. Всем ведомо, что мечтаешь ты об одном: стать из местоблюстителя патриархом всея Руси, — усмехнулся отец Яков, покидая патриарший двор. — И весточку с берегов Прута ты мне недаром перед моим отъездом в Суздаль передал — хочешь, чтобы я довёл её до ушей опальной царицы!»
Отец Яков и в самом деле порадовал Царицу, передал, что её бывший муженёк едва ли живым с Прута ноги унесёт.
Впрочем, на Евдокию это известие произвело, казалось, малое впечатление. Гораздо больше волновало её, почему Алексей с памятного свидания ни разу за четыре года не написал ей, шлёт только устные приветы через отца Якова.
— Так надобно и то понять, что и за границей Алёша окружён соглядатаями и лазутчиками и писать ему открыто — значит вызвать жестокий царский гнев и на тебя, и на себя самого. И кому оттого выгода? — Отец Яков говорил резко, прямо.
— Но тебе-то он пишет?! — ревниво вздохнула Евдокия.
— На мне царской опалы нет, и к тому же я ему духовный наставник. Да и пишет он мне тайной цифирью, — сознался Яков.
— За эту цифирь и ты ведь можешь, отче, в Сибирь загреметь? — ужаснулась Евдокия. Ведь отец Яков был её единственной ниточкой, связывавшей её с сыном. От него она узнавала и о заграничной учёбе Алексея, и о его путешествии по Польше и Германии.
— Что ж, за нашего отрока можно и потерпеть царский гнев! — хладнокровно ответствовал Яков и вдруг улыбнулся: — А ведь я тебе, царица, ещё одну хорошую новость привёз! Нашли Алёшке невесту в Германии. Барон Гюйссен и выбрал, из знатного рода Вельфов!
— Немку, значит, сосватали! — Евдокия чуть не задохнулась от гнева: — женят её единственного сына, а ей даже вести о том не дали!
— Ну и как Алёша, доволен этой Софьей-Шарлоттой! — спросила она отрывисто, глухо.
Отец Яков взглянул участливо, сказал, что царевич повинуется воле родителя. Затем добавил, что, может, от того брака и польза какая выйдет — ведь Алёша-то будет после женитьбы на этой принцессе свояком самого императора.
Барон Гюйссен далеко не дурак, хочет породнить царевича с самими Габсбургами, и Алёша всегда может найти у оных защиту и поддержку! — объяснил Яков царице всю: выгоду предстоящего брака. Но хотя умом понимал, а сердцем чуял, что теперь Алексей ещё дале отдалится не только от матери, но и от него, своего духовного пастыря. Невеста-то — лютеранка, заведёт при дворе царевича свои обычаи.
Поняла это материнским чутьём и Евдокия и грустно простилась с отцом Яковом.
Целый месяц после того разговора провела она в смутной тоске и печали, как бы издали прощаясь с сыном, у которого будет теперь своя семейная жизнь и ей там не будет места.
Потом и до Суздаля дошло известие, что царь Пётр благополучно выбрался с берегов Прута, заключив с турками скорый мир.
— И, говорят, метреска царская Екатерина много тому миру способствовала. Не иначе как теперь царь с ней открыто повенчается! — злорадно передали ей слухи старухи монашенки.
Но Евдокия это известие восприняла спокойно: знала, что, как ни колдуй, возврата ей к Петру нет.
...А в это солнечное августовское утро проснулась вдруг с ясной и свежей головой.
«Что ж с того, что рядом нет ни сына, ни мужа, сама-то она, слава Богу, жива, и жить дале потребно!» И впервые этим летом решила выйти за монастырские врата.
Матушка игуменья этой перемене в царице даже обрадовалась. Последнее время она уже опасаться стала! не случилась ли с Евдокией какая-то хворь.
«Не дай Бог, умрёт! Тогда и перед царём ответ держи, а всего паче — конец золотому дождю, что лился в монастырь и от Стефана Яворского, и от Авраама Лопухина!» — размышляла игуменья.
И потому разрешила царице не только прогулку по целину, но и позволила ей самой выбрать спутниц.
Старух монахинь Евдокия сразу отставила, а выбрала трёх молоденьких послушниц; с ними да ещё со своей служанкой отправилась поутру в синевший вдали заповедный лес.
Шли сперва по росистому лугу, и Евдокия по примеру девушек сбросила обувку, пошла босиком.
— Утренняя роса, Пелагея, самая полезная для здоровья! — весело отмахнулась она от служанки, вздумавшей пугать её простудой.
Росистая трава-мурава легко стлалась под ногами, высоко синело чистое небо, звенели над полями жаворонки, и всё казалось в природе таким радостным и нарядным, что и Евдокия вдруг почувствовала себя свободной от всех последних тяжких дум и забот.
«А что, коли до меня никому нет дела, я буду сама по себе жить малыми радостями!» — мелькнула весёлая мысль, когда проскакавший прямо по лугу статный офицер сорвал вдруг треуголку и почтительно поклонился ей с коня.
Послушницы все зарделись и дружно по-девически зашептались, Пелагея фыркнула, а Евдокия с нежданным Интересом посмотрела вслед красавцу.
— Степан Глебов, прибыл в Суздаль для рекрутского набора. Мне о нём намедни Оля Игнатьева сказывала. Он ведь у неё на подворье и остановился, — поспешила разъяснить Пелагея, которая, в отличие от хозяйки, часто отлучалась в город и знала все тамошние новости.
— Это какая Ольга? Не отца ли Якова сестра? — спросила Евдокия, чтобы не показать служанке, что она гораздо боле интересуется офицером, чем игнатьевской роднёй.
— Она самая! Всё невестится девка, никто замуж не берёт сироту. Матушка-то их ещё по весне преставилась... — болтала как сорока Пелагея. — Ольга, само собой, мечтает ныне о молодце-постояльце, да не по ней этот красавец! Говорят, барин богатый и чином майор...
От этой Палашкиной болтовни царицу вдруг что-то больно кольнуло в сердце: «Какая-то Ольга и этот красавец! Нет, несовместно!»
В малиннике она рассеянно собирала сочную спелую ягоду, боле кидала в рот, чем в лукошко. Но на другой день снова отправилась в лес со своей девичьей командой.