Когда уходит земной полубог
Шрифт:
— Переменить, значит! — Лицо Петра снова исказила судорога. — Я им покажу, яко волю царскую переменить! Зови сегодня же ко мне в Преображенское Толстого, Шафирова и Скорнякова-Писарева.
Вечером был окончательно утверждён состав Тайной канцелярии, управителем которой стал Толстой, а непременным членом — Александр Данилович Меншиков. Петру Андреевичу было поручено вместе с Шафировым вести розыск по делу самого царевича, светлейшему же дали дело о друзьях и конфидентах Алексея в Петербурге. Что касается третьего члена Тайной канцелярии, Скорнякова-Писарева, то он получил личное предписание царя — немедля мчаться в Суздаль и спроведать у монахини Елены, в миру царицы Евдокии Фёдоровны, все её вины и прегрешения, и коли найдутся оные, доставить её в Преображенское, на Генеральский двор.
МОСКОВСКИЙ РОЗЫСК
Февральские метели завалили Суздаль так, что казалось, будто совсем исчез маленький городок под снежной пеленою. Но не мог исчезнуть Суздаль из истории российской, потому как несколько веков назад вся эта земля именовалась не московской, а владимиро-суздальской и княжеский град Суздаль был древнее Москвы и Владимира. Как память о том былом величии высились над покосившимися чёрными посадскими домиками гордые главы монастырских соборов и церквей.
10 февраля 1718 года, когда мирно клубился дымок над поварней Покровского женского монастыря и монахини собирались к вечерней трапезе, на монастырское подворье вкатился возок, сопровождаемый конными гвардейцами. Из-под множества шуб выпрыгнул маленький гномик с геморроидальным сморщенным личиком, которое на морозном ветру не покраснело, а посерело. Матушка игуменья поспешила навстречу московскому гостю и стала было приглашать его откушать с дороги, но прыткий господинчик, сунув под нос игуменье царский указ, тотчас велел проводить его в келью старицы Елены.
Ох, чуяло беду сердце матушки настоятельницы — ведь ещё на днях прискакал верный нарочный ямщик Тезиков и доставил письмишко от духовника царевича, отца Якова. Священник сообщал, что Алексей прибыл в Москву, но ему грозит неминуемый розыск и потому всем надобно поберечься. Отец Яков Игнатьев был свой, суздальский, и мать настоятельница ему верила — письмо сразу передала царице (Евдокию в монастыре никто «старицей Еленой» не называл — все по-прежнему величали «царицей»). Мать игуменья тогда же просила её остеречься и хотя бы сейчас не носить мирское платье, но Евдокия лишь головой покачала и сказала презрительно: «А что со мной ещё сделают?» И вот на тебе! Явились супостаты! Мать игуменья повторила было своё приглашение залётному гостю пройти в трапезную; перекусить с дороги, отведать наливочки. Но гномик еда? более посерел лицом и заорал неожиданным для своего малого роста густым голосом:
— Я что тебе говорю, старая курица! Веди меня немедля к Еленке-старице, иль я и тебя саму под караул возьму!
Пришлось вести. По знаку Скорнякова-Писарева солдаты не стучась распахнули дверь и ввалились в келью бывшей царицы.
К ужасу матушки игуменьи, старица Елена по-прежнему была в мирском платье, да ещё в старинном, боярском. И шкатулочка заветная с письмами стояла на видном месте, не успела и спрятать.
Прыткий господинчик сразу наложил на шкатулочку свою лапу. Евдокия кинулась было отнять, да куда там — рука у маленького человечка была необыкновенно тяжёлая и сильная, так что царица вскрикнула от боли, когда он перехватил запястье.
— Те-те-те, матушка! — Колючие глазки гномика бесстыдно смеялись. — Письмишки-то в шкатулочке свеженькие, недавно, чай, из Москвы?
Царица потирала запястье, пока Скорняков-Писарев «бегло просматривал бумаги. Она-то хорошо ведала, от кого эти письма: одни от отца Якова, устроившего ей однажды радостное свидание с сыном, другие — от друга любезного и милого, майора Степана Глебова! Их-то она зря под розыск подвела, совсем зря! А всё потому, что не послушала матушку игуменью, не сожгла дорогих писем, единственную свою отраду.
— Чудненько, чудненько! — захихикал меж тем гномик, читая второе письмо. — Ну, с отцом Яковом-то мы ещё разберёмся, здесь всё ясно, здесь прямая измена! А вот кто таков любимый пёс твой Стёпка? А?! — Колючие глазки нагло ощупывали женский стан. Царица покраснела, но смолчала. — И ты, старая, хороша, в монастыре блуд покрываешь! — заорал на мать игуменью царский посланец своим страшным голосом. И махнул гвардейцам: — Взять старуху под караул!
— Перепуганная игуменья упала Скорнякову-Писареву в ножки:
— Прости, батюшка, был грех, польготила я старице Елене! Да и как не польготить, хоть и приняла она постриг, а всё царица!
— Царица, говоришь? Вот на дыбе тебе покажут царицу! — Гномик грозно вращал глазами. Игуменья зарыдала. — Ладно, ладно! Скажи мне, кто сей Стёпка, я караул и сниму! — смилостивился вдруг инквизитор Тайной канцелярии.
Евдокия напрасно взирала с отчаянием, мать игуменья такую «дуру» и спасать уже не хотела, спасала только себя. И призналась:
— При рекрутском наборе оный Стёпка в Суздале часто бывал. А полное имя его и звание — майор Степан Глебов.
— Армейский чин, значит, замешан? А, случаем, не врёшь, старая? — Гномик насторожился, как гончая, учуявшая зайца.
— Вот те крест, батюшка! — Игуменья широко и истово перекрестилась. — Он к нам с отцом Яковом как-то заявился, тот его мне и представил: «Молодец сей — майор Степан Глебов!»
— Ну что же, майоров в армии не так уж много, дай час — разыщем мы Стёпку Глебова. И отец Яков, чаю, поможет нам в том поиске! — Не скрывая радости от столь удачного начала розыска, Скорняков-Писарев смилостивился и согласился наконец на приглашение матушки игуменьи отужинать чем Бог послал.
Инквизитору и далее везло в розыске. Отца Якова в Москве искать было не надобно: взяли тут же, на суздальском подворье. Правда, солдаты едва связали матерого духовника царевича: троих свалил своим кулачищем. И под пыткой Яков оказался твёрдым орешком: не выдал ни Глебова, ни конфидентов царевича.
Даже когда схватили сестру Якова и стали её питать на глазах брата, священник не проговорил ни слова, только окаменел лицом.
Пришлось инквизитору Тайной канцелярии признать своё бессилие перед упрямцем и доставить отца Якова в Преображенское. Узнав о неслыханном упорстве духовного наставника сына, сам Пётр посетил страшное подземелье. Приказал снять Якова с дыбы, облить ледяной водой, привести в чувство.