Когда в Чертовке утонуло солнце

Максим с изумлением рассматривал стоящее перед ним существо. Оно было маленьким, едва ли в метр ростом, с серой, отливающей зеленью и изборождённой глубокими морщинами, кожей. Уши, каждое вдвое шире головы, на краях были будто погрызены. У основания ушей росли то ли волосы, то ли бело-серый мех, переходивший вниз, на щёки, и вверх, на затылок. Нос существа, совсем коротенький, напоминал свиной пятачок, только треугольной формы, а вот широкий рот и большие, на выкате, глаза, оно явно позаимствовало

Одето существо было в чёрные бриджи и чёрный дублет, украшенный серебряным шитьём, двойным рядом пуговиц, огромным кружевным воротником и кружевными же манжетами. Ноги в белоснежных чулках были обуты в чёрные туфли с массивными серебряными пряжками. В четырёхпалой ручке существо держало позолоченный лорнет, через который внимательно разглядывало парня.

— Вы кто? — спросил тот нерешительно, гадая, понимает ли оно вообще человеческую речь.

— То есть как — кто? — поинтересовалось существо неожиданно зычным и глубоким голосом. Потом сложило лорнет и направилось к книжному шкафу, заставленному папками и разномастными томиками в кожаных переплётах. — Гремлин, конечно. У вас что, сказки больше не читают?

Максим удивлённо заморгал.

— Гремлин?

— Господин Отто Майер, — с достоинством уточнил тот, уже шагая к письменному столу с кожаной папкой подмышкой. — Третий секретарь императорской канцелярии.

— Императорской?

— У вас что же, и историю уже не учат? Не знаете, что такое император?

— Почему? Знаю, — растерянно протянул парень, разглядывая гремлина.

— Тогда зачем эти глупые вопросы?

— Я сплю, — предположил Максим и ущипнул себя за руку. Боль была вполне осязаемой, но ни господин Майер, ни его кабинет, никуда не исчезли. Напротив, гремлин уже успел взобраться в кресло за столом и, открыв папку, выкладывал из неё листки бумаги. Листки были плотные, желтоватые и сплошь исписанные убористым мелким почерком.

— Нервный вы какой-то, Максим Витальевич, — констатировал гремлин, макая перо в чернильницу, и делая на одном из листов несколько пометок.

— Вы меня знаете? — парень перестал щипать руку и удивлённо посмотрел на собеседника.

— Разумеется, — господин Майер взял другой листок, как-то странно пошевелил над ним пальцами, и прочёл вслух:

— Резанов Максим Витальевич, тридцать четыре года, холост, детей нет. Кстати, хорошая фамилия, вам подходит. И имя тоже ничего, почти как у батюшки нашего императора.

— Кого-кого?

— Максимилиана Второго.

— А… Кто у вас император? — осторожно поинтересовался Максим.

— Рудольф Второй, разумеется. Наверняка наслышаны?

Парень что-то промямлил. Гремлин недовольно поморщился.

— Какой сейчас год? — спросил Максим.

— У нас или у вас?

— А есть разница?

Третий секретарь императорской канцелярии хмыкнул, сверился с записями и отчеканил:

— У вас — две тысячи двадцать четвёртый. А у нас, — он что-то прикинул в уме, загибая пальцы, — ну, считайте, что тысяча пятьсот восемьдесят пятый. Хотя это совершенно не важно.

— То есть как — не важно? — опешил парень. — Где я вообще?

— Вы в Золотой Праге, столице Чешского королевства, а с недавних пор — также и столице Священной Римской империи.

— Чехия — республика, — вяло попытался возразить Максим. Господин Майер усмехнулся, продемонстрировав множество мелких зубов.

— Ваша Чехия, может, и республика, а наша — королевство.

— Что значит «ваша», «наша»? Чехия одна.

— В самом деле? — с философским видом поинтересовался гремлин, разглядывая муху на потолке.

— Я же вроде не так много выпил… — пробормотал себе под нос Максим, но слух у господина Майера был под стать его ушам.

— Четыре литра пива. Ваша правда, ни о чём, — заметил он. — Только после вы изволили ещё пить виски. Верно? Ох уж эти шотландцы!

— Вообще-то это был бурбон… — неуверенно отозвался парень.

— Хрен редьки не слаще, — вынес свой вердикт гремлин. — Впрочем, что вы там пили, меня не заботит, и к нашему делу никак не относится.

— Я умер, — предположил Максим.

— Когда? — с интересом посмотрел на него господин Майер. Потом, поняв, что парень имел в виду, снова поморщился:

— Да перестаньте вы молоть чепуху!

— Я в психушке. А вы — доктор, — выдвинул новое предположение Максим.

Гремлин тяжело вздохнул и почесал за правым ухом. Пальцы у него были удивительно длинные, с толстыми, аккуратно подстриженными, ногтями.

— Давайте внесём ясность. Вы живы, здоровы и в своём уме. Мы находимся в Праге, но есть нюанс: это совсем не та реальность, к которой вы привыкли, в которой родились и жили.

— Я жил в России, — заметил Максим.

— Не имеет значения. Теперь вы живёте здесь.

— А с каких пор в Чехии говорят по-русски? — настороженно прищурился парень, решивший, что поймал собеседника на нестыковке.

— С тех пор, как вы заговорили по-чешски. Сразу после попадания к нам, — любезно пояснил господин Майер.

— То есть это — прошлое в параллельной реальности? — Максим впервые окинул любопытным взглядом кабинет третьего секретаря. Стены помещения были покрыты штукатуркой и тщательно побелены, одну целиком занимал шкаф, откуда гремлин доставал папку с записями. На другой стене было узкое готическое окошко с витражом, через который пробивался мягкий свет то ли рассвета, то ли заката. Позади стола, над креслом господина Майера, висел портрет; в изображенном на портрете человеке парень с удивлением узнал Льюиса Кэрролла.

— Кто это? — ошарашенно спросил Максим.

— Господин Доджсон, разумеется, — в свою очередь удивился гремлин. — У вас что же, прекратили преподавать даже литературу? Или вы в принципе не склонны к чтению? — он снова потянулся за пером, явно намереваясь сделать в своих записях ещё какие-то отметки.

— Нет, почему, я люблю читать, — отозвался парень. — А что у вас на стене делает портрет господина Доджсона?

— Это самый дерзкий наш преступник. Ну, географически, конечно, не совсем наш, поскольку он побывал сначала в Английском королевстве, а затем в Ирландии. Но случай был настолько резонансным, что его до сих пор помнят повсюду.