Когда вдруг решил... что уже... поздно
Шрифт:
— Ух, ты…
— Кстати, где она? — Излишне торопливо Костя взгляд вскинул, заставляя Андрея пакостно ухмыльнуться, ведь одним этим взглядом всю свою речь и перечеркнул.
— Спит. — Попытался сдержать улыбку тот. Устало лицо обтёр, оглянулся, примеряясь, где устроиться, а, усевшись в кресло, кулаком щёку подпёр, на крёстного снизу вверх поглядывая. — Что у вас с ней происходит?
— Решил заделаться семейным психологом?
— Ты же знаешь, я люблю Риту и в обиду её не дам. Вправлять тебе мозги уже всё равно поздно, потому просто знать хочу: она нужна тебе здесь? Нужна сейчас?
— Переубеждать меня уже действительно поздно, и, поверь, если бы я хотел что-то в своей жизни изменить, то непременно начал бы с личной сферы.
— А просто сказать, что любишь её без памяти и подыхаешь в одиночестве
— Я люблю её без памяти и подыхаю в одиночестве. — Вызверился, бокал опустошив. — А тебе-то с того что? — Хмыкнул, на барную полку облокотившись. Хитро прищурился и губы вперёд выпятил, явно недовольный прямым взглядом оставшись. — Сложно с ней, Андрюх. — Выдохнул в итоге, куда-то в одну точку глядя. — А как забеременела, стало сложно вдвойне. Гормоны, может… не знаю… Да и я веду себя иначе. Сдержаннее стал, терпимее. А Риту это, видимо, запутало окончательно, и она просто растерялась. Смотрит иногда на меня и дыхание задерживает, слов, будто приговора ожидая. Сомневается по поводу и без, голос повысить не успеваю, как она уже голову в плечи втягивает, слёзы крокодильи по лицу размазывает. И вся эта нелепая ситуация в целом… — Зажмурился, действительность отрицая.
— Как насчёт поговорить?
— Да иди ты к чёрту со своими разговорами, Андрюх! Не прокатит с ней так! Не получается! Не слышит она меня, не хочет услышать! Сама на себе замкнулась и точка! Ещё с того момента, как ушла, всё тянется… — Брезгливо поморщившись, Литнер от бара отошёл, в своём кресле за столом устроился. — А потом… И не доказать ведь, что было и было, понимаешь?! Тычет себя в грудь, мол, я виновата, а, значит, недостойна! Один раз оступилась, значит, права больше не имею на счастье! Бейте меня палками, забросайте камнями. Я грязная, я ущербная! Так она считает… — Оскалился, поясняя. — Откуда в ней это — не знаю. Может, мать так воспитала, может, такой родилась. И не переубедить ведь!
— Ты сейчас о том, другом, что ли?.. — Андрей нахмурился, витиеватые высказывание крёстного расшифровать пытаясь, а у Кости аж зрачки сузились, так его упоминание о другом мужчине взбесило.
— А, и ты знаешь? — Некрасиво поддакнул. — Да! Я о том, другом.
— Она ошибку совершила. — Вкрадчиво начал Андрей. — Все ошибаются. — Добавил, чувствуя, что Костя высказаться позволяет. — А ты всё понимал и не остановил. — Обвинил в итоге, заставляя Литнера некрасиво оскалиться.
— Люди должны ошибаться. Хотя бы для того, чтобы научиться свои ошибки исправлять. Нельзя взять и вложить в чужую голову своё мнение, жизненный опыт, умение посмотреть со стороны. И защитный купол вокруг создать нельзя, в попытке вырастить теплолюбивый цветочек. — Костя подбородок к груди прижал, над чем-то сосредоточенно размышляя, и резко вперёд подался, опомнившись, определившись. Взглядом исподлобья наградил. — А ты знал, что она флегматик?
Андрей недоумённо развёл руками.
— Это из психологии что-то?
— Оттуда. Тип темперамента. Флегматик. Замкнутый, закрытый, переживающий всё в себе. Человек, который в принципе не понимает, зачем делиться с другими своими проблемами, не понимающий, зачем это обсуждать. Из тех, кто быстрее таксисту на судьбу пожалуется, чем человеку близкому, родному. Потому что боится, будто близкий не поймёт, будто осудит. А самое неприятное во всей этой ситуации, что, оставь мы всё как есть, она даже уверена не будет, что выбор был неверен. Она адаптируется, сумеет перестроиться и убедить себя, что другого выхода не было. Вот она, наша открытая и задорная девчонка! Вот такая в жизни! А всё остальное игра, которую умело вела прежде. И тот факт, что игра прекратилась, говорит о том, что человека в круг своих принимает. Меня приняла практически сразу. Изучать себя позволила. А вот теперь мыслей своих раскрыть не желает. Чувства выразить верно не умеет. А меня наизнанку выворачивает оттого, будто что-то важное за этим её молчанием упустить могу. Ей хорошо — она молчит. Молчит, и когда плохо! Но раньше она как на ладони была, это узнать, угадать было можно. Что же происходит с ней сейчас, мне остаётся только догадываться. И вот этот её, как ты сказал, другой… он хорошо её подкосил. Она отдалилась ещё больше. Породила ещё больше сомнений,
— А ты, значит, готов принять любую. — Потянул Андрей, с сомнением на Литнера глядя.
— В каком смысле «любую»? — Ошарашено глянул Костя, на месте замирая. Чуть растеряно вперёд подался, ответ в лице крестника разглядеть пытаясь.
— Но ведь что-то простить нельзя… — Уже не так уверенно предположил Андрей и тому, как выразительно Костя хмыкнул, нахмурился.
— Я тебя умоляю! Это ты о чём сейчас?.. — Уточнил, но ответа не ждал. — Что значит нельзя простить? Андрюх, ты что?.. — Руками развёл, осторожно к спинке кресла углубляясь. — Она моя маленькая беззащитная девочка! Добрая, наивная! Да её любой обмануть, обидеть может. Она девушка. Существо слабое, импульсивное, ранимое. Де-вуш-ка! А, значит, в принципе никому и ничего не должна. Любому глотку за неё перегрызу и одну никогда не оставлю! Ты что?.. — Поразился повторно и с места подскочил, не стерпев эмоциональный взрыв.
— Круто завернул.
— А у тебя не так, что ли? — Огрызнулся, бокал виски наполняя. Выпил залпом, скривился, градус внутри себя удерживая. Наполнил бокал снова, но над ним застыл, с давлением в пальцах виски массируя. Андрей, опомнившись, усмехнулся.
— У меня проще. Юлька истеричка в хорошем смысле этого слова. И если её что-то не устраивает, выскажет и распишет в красках. А вообще, Кость, раз мы со всем разобрались, я вот, что сказать хотел… Ты с любовником её знаком? Что о нём сказать можешь?
— Мне больше заняться нечем, что ли?
— Я к тому, что у него к Рите претензии определённого характера. — Замолчал, реакции ожидая, но она не последовала, Костя остался недвижим и казался незаинтересованным. — Или ты её безопасностью более не обеспокоен? — Намеренно уколол и то, как лицо крёстного исказилось гневом, уловил.
— Ну да, конечно, Андрюх. Я оглох и ослеп. Я не вижу, будто она чем-то обеспокоена и люди, прослушивающие её телефон, отчёт мне отдать забывают. — Жёстко хмыкнул, непроизвольно кулаки сжимая.
— Ну, а если всё так, отчего же тогда между вами по-прежнему глухо? — Задал он резонный вопрос, на что Костя криво ухмыльнулся, бокал осушил, грозно рыкнул, то ли обжигающему эффекту виски злясь, то ли на самого себя, за бездействие.
— Я не могу её заставить. — Едва не взвыл Литнер, спиной к стене прижался и голову запрокинул, тяжело выдыхая.
По карманам себя похлопал, сигареты нащупывая, но тут же зубы стиснул, вспоминая, что бросил. В тот самый день, когда о беременности Риты узнал. Руки тогда опустились, понял, что потерять её может. Потому и примчался. Острую потребность её глаза увидеть почувствовал. А как увидел — оттаял. Ту же растерянность, что и самого наизнанку выворачивала, на её лице увидел. И понял, что отпустить не сможет. Дотронуться тогда до неё боялся, боялся дышать. И безграничная нежность внутри поселилась. Хотелось Риту от всего защитить, от всего уберечь, а она, своими порывами движимая, поддержку принимать боялась. Зарождалось чувство неловкости. Давить на неё не мог, обязан был понимать и принимать такую позицию. Оттого и ходил вокруг, как с хрустальной обращаясь. Ничего не требовал взамен, ничего не обещал, не желая своим присутствием грузить. И от этой неопределённости уставал смертельно. Оттого, что гарантий никаких не имеет. И что ей взбредёт в голову, что из навыков самобичевания пригодится, не догадывался.
К его постоянному присутствию рядом Рита привыкла далеко не сразу. И улыбаться не сразу научилась и безропотно помощь принимать. Посещение врача, консультация дизайнера, ведь детскую комнату он всё же взял на себя — всё это вместе, всё по согласию. Выбирал продукты, тайные желания угадывая, одежду присматривал, чтобы после Риту привести и на выбор этот указать. И то, что она куклой себя чувствует, не раз выслушивал, рассеяно улыбаясь, ведь ей это действительно нравилось, она такое обращение любила, опеку такую всегда в отношениях предпочитала, безоговорочно доверяя. А вот теперь снова захотела что-то скрыть. Снова. Несмышлёный ребёнок — не иначе. А он ничего сделать не смог. Ни перед фактом её поставить, ни упрекнуть за это. Молчал, стиснув зубы, упрямый взгляд отводил всякий раз, как юлить начинала.