Когда выходит отшельник
Шрифт:
– Потому что это неправда. Никто мне не давал такого поручения.
Они только что вышли из Музея естественной истории, и женщина остановилась как вкопанная на тротуаре улицы Бюффона.
– Может, вы вообще не полицейский? И все это было ложью? Нет, это нечистоплотно, совсем нечистоплотно.
– Я полицейский, – подтвердил Адамберг, показав удостоверение.
Женщина долго и подробно его изучала, потом подняла голову.
– Значит, вы пришли просто так, сами по себе? И вам не давали никаких приказов.
– Меня это не смущает, я привык.
– А меня ужасно смущает. Я сама могла бы вам объяснить, что при помощи пауков-отшельников убить невозможно. Они не хотят кусать, я же вам говорила. Я не могла бы рассказать со всеми цифрами, которые упоминал профессор, но в конечном счете все свелось бы к тому же самому. Невозможно, невозможно.
– Но я не был с вами знаком.
– Да, правда, вы не были со мной знакомы.
– Мадам Руайе-Рамье, а не выпить ли нам кофе в “Звезде Аустерлица”? – предложил Адамберг, крайне озабоченный тем, чтобы его поступок и его имя не стали предметом обсуждения в сетях. – Это здесь, в конце улицы. Там все и выясним.
– Мадам Руайе, – уточнила женщина. – Это проще, и все меня так зовут. Но я не люблю кофе.
– Тогда чай? Или чай с молоком? Горячий шоколад?
– Ладно, мне все равно по пути.
Когда они медленно шли по улице – Адамберг держал маленькую женщину под руку, а ее сумку нес на плече, – позвонил Вейренк.
– Ничего подозрительного, – сообщил ему Адамберг. – Парень противный, но дело свое знает.
– Еще бы не знал, ведь это его работа, разве нет? – сердито пробормотала рядом с ним Ирен Руайе. – Стоило ли тащиться в такую даль, чтобы слушать всякие небылицы?
– Нет, Луи, – продолжал Адамберг, – ни роста численности, ни изменения состава яда. И ни малейшей возможности убить при помощи этих тварей. Это проясняет дело.
– Ты разочарован?
– Нет.
– А я немного разочарован. Так, пустяки.
– Твоя “тень”?
– Вероятно. Но можно ошибиться тенью, ты же знаешь.
– Как и заблудиться в тумане.
– Значит, будем считать, что тема закрыта.
– Она не закрыта, Луи. Не забывай: сколько человек в год умирает от укусов пауков во всем мире? Десять. А во Франции – ни одного.
– Но ты ведь только что сказал: “Ни малейшей возможности”.
– Если так посмотреть, то несомненно. Но давай предположим, что можно взглянуть и с другой стороны. Помнишь, как мы поднимались на пик Балайтус? С одних троп можно упасть, по другим достигнуть вершины.
– Мне они известны, Жан-Батист.
– Вопрос в том, какую дорогу выбрать, Луи. Какой угол. Взлетную полосу.
Ирен Руайе, сидевшая за столом с чашкой шоколада, показала на мобильник.
– Вы странно разговариваете, – сказала она. – Извините, пожалуйста, меня это не касается. “Тень”, “дорога”, “взлетная полоса”.
– Это друг детства. И коллега.
– Значит, тоже беарнец, как вы?
– Совершенно верно.
– Говорят, тамошних парней с мысли не собьешь, потому что они родились в горах. Как бретонцев, потому что те родились у моря. Малейшая ошибка – и гора сбросит, море утащит. Это слишком мощные стихии для человека, поэтому нужно закалять голову, мне так кажется.
– Вполне возможно.
– Но вот тут, я думаю, вы и собираетесь сделать эту маленькую ошибку. Вы слишком крепко цепляетесь за свою скалу, она вот-вот обвалится, и вы рухнете вниз.
– Нет, я спущусь с этой скалы и заберусь на другую.
– Ведь ваше начальство не в курсе? Того, что вас беспокоит этот паук-отшельник? Непонятно почему.
– Не в курсе.
– И если бы они знали, вам бы досталось.
Адамберг улыбнулся и кивнул.
– Потому-то вы и угощаете меня шоколадом. Чтобы я не рассказала на форумах о том, что у одного комиссара внезапно поехала крыша, а его начальство об этом не знает. И вы стараетесь быть со мной обходительным.
– Но я и вправду обходительный.
– И очень упрямый. Все из-за гордыни. У вас появилась одна мыслишка, но вы ровным счетом ничего не знали о пауках, не больше малого ребенка, а профессор доказал вам, что все не так, как вы думали. Он вам это доказал?
– Да.
– Но вы сказали своему другу, что тема закрыта и что она не закрыта. Хотя все вам разжевали и в рот положили. Это гордыня, да, другого слова не подберешь.
Адамберг снова улыбнулся. С этой маленькой женщиной ему было хорошо. Она быстро соображала, быстро делала выводы. Он тронул пальцем ее за плечо.
– Знаете, что я вам скажу, мадам Руайе? Я не гордый. У меня была одна мыслишка, как вы говорите, вот и все.
– Вот и у меня тоже, представьте себе, была мыслишка. Потому что пауки-отшельники не убивают. Потому что трое умерли. Но у нас во Франции никто не умирал от укуса отшельника. Потому что были и другие мыслишки. Ну и что? У всех у нас возникают всякие мысли, особенно когда ночью ворочаешься в кровати, разве нет? Но я-то не сумасшедшая, как вы. Раз невозможно, значит, невозможно, и все.
– Погодите-ка, а какая еще была мыслишка? – спросил Адамберг, откинувшись на спинку диванчика и скрестив ноги.
– Так, одна глупость, – сказала она, пожав плечами. – А шоколад здесь, надо признать, действительно вкусный.
– Ну так какая еще мыслишка, мадам Руайе? – настаивал Адамберг.
– Знаете что? Зовите меня Ирен, так будет короче.
– Спасибо. Ну скажите, Ирен, чем мы рискуем? Вы никогда меня больше не увидите, а потому можете все рассказать. Я люблю всякие-разные мыслишки, особенно когда они приходят внезапно, среди ночи.