Когда я вгляделся в твои черты
Шрифт:
Он продолжал идти за ней.
Микаса стиснула зубы и ускорила шаг. «Я не ревную тебя! Совсем не ревную. Нисколечко. Ни капельки. Да пропади ты пропадом!.. Надеюсь, ты всё ещё идёшь за мной…»
Добравшись до дома, она не заперла входную дверь и прошла в спальню. Микаса уставилась в окна, выходившие на балкон, и прокручивала в голове все три недели, что провела в объятиях Эрена. Страх пульсировал в висках, вгрызался под кожу и холодил внутренности.
«Что мы такое? Что я буду делать с нами? Неужели я никогда не подпущу его к себе?
Захлопнулась входная дверь. Эрен вошёл в спальню и сел в кресло у комода.
– Микаса, - нежно позвал он её, - пожалуйста, взгляни на меня.
Она обернулась. Его растерянные глаза, наполненные чувством вины, пронзительно сверкали в сером полумраке. Эрен сливался с комнатой и исчезал. Микаса зажмурилась и тряхнула головой, затем медленно подошла к нему.
– Иди сюда, иди ко мне!..
– Он потянул её за руку и усадил к себе на колени, прильнув губами к шее Микасы.
Она не отталкивала его.
– Позволишь мне кое-что сказать? — прервавшись, нарушил он тишину.
– Говори.
– Хорошо. Ты выбрала его и вышла замуж. Ты выбрала жизнь, к которой всегда стремилась. Ты выбрала всё, кроме меня, не заботясь о том, что пожалеешь об этом. Уверен, что ты жалеешь, можешь не переубеждать меня.
– Эрен издал тугую печальную усмешку.
– Я знаю, что ты хотела покончить с собой — покончить со всем, что выбрала, кроме меня.
Микаса наконец посмотрела Эрену в глаза. На её лице читались ужас, стыд и смятение.
– Случайно прочёл твою предсмертную записку для мужа, - сознался он.
– Прости, это было подло, я не собирался, но глаза зацепились за несколько строчек… Хотя и без этого злосчастного письма нетрудно было бы догадаться, как ты себя ненавидишь. Я понимаю. Я и сам себя ненавижу за… такое, что ты просто не сможешь представить, а я не смогу объяснить. Мне хотелось всё забыть! Выбросить к чёртовой матери и растоптать! Я шёл куда глаза глядели: в прокуренные бары, в гущу танцующих, трахался с кем попало, но до сих пор не могу уйти из спальни загородного дома, где был счастливее, чем когда-либо. Не могу вырваться из объятий бесценной шестнадцатилетней девчонки, которая выпила из меня всю до капли кровь. Я всё ещё готов подставить ей свои пустые вены!
Эрен издал тихий отчаянный стон и крепче прижался к её груди, чутко вслушиваясь в песнь разошедшегося сердца. Микаса не могла вымолвить ни слова. Она украдкой дотронулась губами до волос на макушке Эрена, приказывая себе не плакать.
– У меня была жизнь без тебя. И эта женщина — из той другой жизни, ещё одно мутное воспоминание. У тебя ведь тоже была другая жизнь без меня, так к чему эти бессмысленные сцены ревности? Я не хочу быть игрушкой. Не хочу снова быть тем, о ком ты пожалеешь, когда безжалостно выбросишь.
– Я не считаю тебя игрушкой. Ты мой лучший друг.
– Эту мантру я слышал так часто, что уже успел устать от неё. Зачем снова
– Эрен забрался пальцами в кипящую лаву правого кармана джинсовой куртки и вытащил синюю бархатную коробочку.
Микаса нервно сглотнула, схватила Эрена за руку и засунула её обратно в карман.
– Ты спятил?
– с трепетом пролепетала она.
– Не более чем обычно. И вообще-то нет, это решение я как раз хорошенько взвесил.
– Эрен, мы едва понимаем, что между нами происходит, и я…
– Это враньё! Мы с тобой оба прекрасно понимаем, что происходит.
– Я замужем.
– Не переживай, это поправимо.
– Ты торопишь события, остынь, прошу.
– Она упёрлась ладонями в его плечи и попыталась смотреть на Эрена со всей серьёзностью, но выходило нескладно, почти жалко.
– Микаса, выходи за меня, и покончим уже с этим!
– Пожалуйста, притормози! В твою шальную голову не приходило, что я, может, вообще не хочу больше замуж? Ни за тебя, ни за кого-либо ещё.
– Сама хоть веришь в этот бред?
– Ты себя вообще слышишь? Напрочь крышу оторвало уже? Мне нужно время разобраться в происходящем, в себе, в конце концов! Перестань на меня давить: ведёшь себя сейчас в точности как Вадим.
– Не сравнивай меня с этим напыщенным упырём с замашками царька!
Микаса поднялась с колен Эрена и отошла в противоположный угол комнаты, выстроив между ними непрошибаемую стену. Её трясло от навалившихся откровений, от застрявших в голосовых связках невысказанных слов. Трясло от отвращения к себе. От невозможности выбраться из плотного кокона, который она прилежно вила с самого детства в недрах тесной спаленки, у кукольного домика под столом.
– Сколько ещё мы будем ходить по кругу? Ответь мне, чёрт побери!.. Знаю, тебе пришлось вынести столько дерьма, что это в голове не укладывается, и мужики постоянно причиняли тебе боль, но я готов пройти с тобой и через это. Да, блядь, если будет нужно, я сам готов отвести тебя к мозгоправу хоть сейчас! Лишь бы ты прекратила вредить себе идиотскими решениями, которыми наступаешь на своё же горло. Потому что сегодня ты пошлёшь меня, а завтра вскроешь себе, на хрен, вены!
По её щекам скатились две большие прозрачные слезы и замерли на подбородке. Микаса была похожа на взъерошенного загнанного в угол зверька. Эрену сделалось страшно и совестно от собственного бескомпромиссного тона. Он медленно встал с кресла и осторожно подошёл к ней, протянув руки, но Микаса громко зарыдала и сползла по стене на пол, закрыв ладонями лицо.
«Ну, вот ты всё и загубил», - подумал Эрен, глядя на неё с разрывающимся в клочья сердцем.
– Я не хотел, чтобы так случилось. Я кретин, - надломлено прошептал он и ушёл в кухню.