Когда я вгляделся в твои черты
Шрифт:
– Заканчивайте орать, кто-то идёт! Вы нас спалили, - дрожащим голосом оповестил Армин.
– Валим отсюда скорее!
– Всё из-за вас!
– Конни расстроенно закатил глаза.
– Опять собачитесь на пустом месте, придурки.
Из-за дома напротив показалась старушка в грязном переднике и с подвёрнутыми до локтей рукавами. Она сорвала по дороге прут и в старомодной манере грозила им, размахивая над головой. «Мелкие негодники, я вам сейчас покажу!» - кричала женщина, на удивление ловко оббегая ограды. Докинув в ведёрко последние трофеи, мальчишки с хохотом полетели в сторону рощи. Какой азарт! Какой восторг! Свобода! И цветы, цветы, цветы, кусты, деревья, речки, песни птиц, трухлявый пень, родник… И всё приближающийся
Матовый сливочный вечер растёкся по улицам неспешными прогулками, пустыми разговорами, зёвом усталых работяг, мечтающих об ужине, и хлопками дверей закрывающихся магазинов. Эрен болтал ногами в прохладе маленького фонтана, жуя последнее яблоко, и с упоением глядел на лица друзей. Во рту задорно лопалась кисловатая кожица, освобождая сладкий сок, и язык с жадностью ловил все-все оттенки вкуса - вкуса этой безмятежной, мирной жизни. Задрал голову и увидел в вышине, среди золотистых облачков, как похожий на сказочного великана дирижабль величаво уплывал в перламутровую даль. Улететь бы на нём за упрямые горы! Поглядеть, как цветут другие города. Он мог побывать где угодно, увидеть каждую крупицу. И не думать о страхе, о безысходности и самоотречении. «Эта память - моё наказание, - с грустью подумалось ему.
– Но раз уж в прошлом я совершил нечто чудовищное, справедливо, что это наказание моё и только. Они не заслужили воспоминаний о пережитых ужасах, лишь этих широких улыбок и беззаботного детства… Вы оставайтесь все рядышком. Пожалуйста».
Мальчишки долго не могли расстаться: переминались с ноги на ногу, ища по карманам грязными руками десятки причин задержаться. Они говорили «ну, до завтра» столь заупокойным тоном, словно этого завтра никогда не будет. Ведь как можно повторить настолько весёлый и яркий день? Наслаждение этой драматичностью придавало прогулке особенный смысл и неповторимость.
К восьми часам всё же разошлись. Эрен с приятной тоской в душе шёл вприпрыжку домой, балансируя на выпуклой брусчатке?{?}[Твёрдое дорожное покрытие (разновидность мостовой), выложенное плоскими прямоугольными (или другой формы) брусками приблизительно одинаковой формы и размера.]. Узорчатые тени листвы разбегались по нагретому камню, делались темнее. Остановившись перед спуском на широкую лестницу с потрескавшимися перилами и декоративными вазонами, Эрен увидел внизу бело-розовое облако с оранжевым огоньком. Оно плавно двигалось в сторону жилого квартала: чёрные блестящие волосы до лопаток, мягкий хлопок летнего платья, сильные ручонки, прижимающие к груди бумажный пакет, до краёв наполненный апельсинами. Бьющийся в агонии последний закатный луч коснулся девичьих плеч, скользнул по мятому подолу. И как только Эрен приложил козырьком ладошку ко лбу, незнакомка подняла голову и повернулась к нему.
Сладкий страх. Счастье. Трепет. Нервный вдох.
Шустрые плоды из порвавшегося пакета покатились по мостовой. «Ой!..» - испуганно прошептала девочка и бросилась в погоню за удирающими в кусты апельсинами. Ноги сами понесли Эрена вниз по разбитым ступеням, навстречу опьяняющей радости, а губы беззвучно повторяли, словно молитву перед неминуемой гибелью: «Микаса! Микаса! Микаса!» Шелест листвы, вторя мальчишке, разносил по засыпающим улочкам песнь драгоценного имени, вплетал её в ветер. Не произнеся ни слова, Эрен принялся участливо набирать в руки пыльные цитрусы и краешком глаза уловил невозможное - смотрит. Смотрит! На него! Сердце занялось как сумасшедшее.
– Вовремя заметили, а то б совсем беда, - запыхавшимся голосом наконец произнёс он, подойдя к Микасе с горсткой апельсинов.
– Угу, - смущённо отозвалась она.
– Я помогу донести. Ты, наверное, недалеко тут живёшь?
– В паре кварталов.
Ему показалось, что её взгляд стал сосредоточенней, смелее.
– Руга-а-аться будут… - протянула она себе под нос.
–
– с улыбкой спросил Эрен.
– И из-за того, что приду поздно. Мамин муж сердится, когда я опаздываю домой… Неважно.
– Она качнула головой, дескать проехали, натянула пальцами края рукавов тонкого кардигана и стала нарочито глядеть по сторонам. Обернётся к своему спутнику на долю секунды, чуть покраснеет и тут же отвернётся.
«Теперь-то всё будет как прежде! Мы снова будем все вместе… Мы будем с ней вместе».
Они прошли мимо ратуши, через выученную наизусть рыночную площадь, и Эрен всё спрашивал себя, почему они не встречались раньше, ведь она жила даже ближе, чем Армин. Свернули в Узкий переулок — давно разросшийся до полноценной улицы, но сохранивший историческое название. Тоскливое место: здесь проживали в основном очень бедные да безработные, пьяницы и мелкое жульё. Вместе с примыкающими к переулку проспектом Техников и Кривой улицей он образовывал известный на весь город своей репутацией мрачный квартал. Эрен кожей ощущал на себе косые взгляды, слышал за спиной булькающие смешки местных пропитох и инстинктивно съёжился. Как так вышло, что его Микаса жила среди этого убожества и грязи? Уютные наивные мечты растоптал удушливый дискомфорт.
– Поздно ты, голубонька! Папашка, небось, опять ругать будет, - сердобольно пробормотала седоволосая женщина, меняющая колесо своей ржавой развалюхи.
– Никакой он мне не папашка, - обиженно буркнула Микаса, сильнее сжав свою горстку апельсинов, и снова натянула край рукава.
Неудобно, неспокойно. Эрену казалось, что липкие ручища тревоги щекочут шею, а на языке осела противная горечь. В конце переулка показался ветхий домишко, на крыльце которого сухощавый мужчина с плешивой макушкой курил самокрутку. Увидев детей, нервно потушил окурок и упёрся ладонями в поясницу, слегка пошатнувшись: он был мертвецки пьян.
– Ты нас с матерью голодом решила заморить? Сколько шататься можно?!
– закричал он с порога. Жила на его лбу раздулась и запульсировала.
– Выклянчила свои сраные апельсины, а мы что, воздух жрать должны?
– Там очередь была, - виновато, чуть слышно отозвалась Микаса, запнувшись на полпути. Постояв мгновение, она всё же смело двинулась к дому.
– Нечего мне лапшу на уши вешать!
– Вы чего орёте на неё?
– раздосадованно и гневно отпустил Эрен, его голос задрожал.
– А это ещё что за сопляк с тобой, а? Тебя манерам не учили, выродок?! Катись отсюда, пока я и тебя не высек!
Ярость застлала Эрену глаза, слёзы обожгли кожу щёк. Он поглядел на Микасу будто впервые и с горечью проглотил ком в горле: «На такой жаре и в кофте с длинными рукавами? Неужели из-за него? Из-за этого подонка…» Он решительно выставил руку в сторону, перегородив ей путь, и оскалился на отчима.
– Только попробуйте её тронуть!
– хрипло прокричал он что было сил.
– Вякни мне ещё, драный щенок!
– еле процедил мужчина.
– Ты чего здесь устроил?
– в недоумении спросила Микаса и поглядела на Эрена пустыми и печальными глазами.
– Лучше иди домой. Тебя это не касается. Получишь ещё от него…
– Так нельзя! Неужели не понимаешь? Почему ты позволяешь так с собой обращаться?
– Спасибо, что помог донести.
– Она подняла с земли брошенные им в порыве злости апельсины и сложила в подол платья.
– Не приходи сюда больше никогда.
– Что?.. Почему?
Его трясло от обиды и гнева. От того, что она не позволяла себя защитить. Да и кто он такой для неё? Чужой, ничего не значащий заносчивый мальчишка. Эрен уже не чувствовал слёз и почвы под ногами, когда налетел на отчима Микасы, но тотчас получил кулаком в нос, едва его стопы коснулись крыльца, и упал на спину. Крыши домов задвоились, завертелись, кровь из ноздрей залила губы, тоненько потекла к подбородку.