Когда закроется священный наш кабак
Шрифт:
— А как ты и Русландер выбирали лошадей?
— Ну ты же знаешь нашего актера. Он втягивает голову в плечи и идет общаться, разговаривая уголком рта, как те, кто продают сведения о лошадях. Поговорит с двумя-тремя ребятами с лошадиными лицами и возвращается с информацией о победителе. Наверное, ребята, с которыми он говорил, тоже актеры.
— И вы оба ставили на выбранных им лошадей?
— С ума сошел? У меня научный подход.
— Ты изучаешь их данные?
— Я ничего не могу там понять. Я просто наблюдаю, у какой лошади был срыв, когда на нее ставили большие деньги. Также я спускаюсь вниз, смотрю, как они идут, и отмечаю, какая хорошо срет.
— Очень научно.
— Абсолютно. Кто захочет вкладывать серьезные деньги в кобылу, страдающую запором? Что это за скакун, если он измучен нерегулярностью стула? Мои лошади, — Скип прищурил глаза, — все отличные.
— А Киген сумасшедший.
— Ты все правильно понял. Он опошлил мой научный подход. — Скип нагнулся, чтобы вытащить сигареты. — О, Иисусе, я люблю эту жизнь. Богом клянусь, я для этого рожден. Пол своей жизни я проведу, занимаясь собственным кабаком, а другую половину — шатаясь по чужим барам и время от времени убегая оттуда, чтобы слиться с природой и творением рук Божьих.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Мне это нравится, — сказал он спокойно. — Вот почему я собираюсь заплатить этим сволочам вымогателям.
— Они звонили?
— Прямо перед тем, как мы поехали на ипподром. Они передали свои не подлежащие обсуждению требования.
— Сколько?
— Достаточно, чтобы я не принимал мои проигрыши на скачках всерьез. Кого колышет, выиграешь ты или проиграешь сотню долларов? А я проигрался не сильно, ведь это перестает быть забавным, только когда речь заходит о серьезных деньгах. Они хотят серьезных денег.
— Ты собираешься заплатить им?
— Мы собираемся завтра встретиться кое с кем. — Скип взял свой стакан. — С юристами, бухгалтерами. Если только Касабиан перестанет беситься.
— А потом?
— А потом, я думаю, мы попытаемся обсудить не подлежащее обсуждению и, наверное, заплатим, черт возьми. Что еще юристы и бухгалтера могут нам сказать? Поднять армию? Начать партизанскую войну? Такого совета от юристов не дождешься.
Он достал из пачки новую сигарету, постучал ею, поднес ко рту, снова постучал и наконец прикурил.
— Я машина, которая курит и пьет, — сказал он, выпуская облачко дыма. — Сказать по правде, я не знаю, какого черта меня все это волнует.
— Минуту назад тебе нравилась эта жизнь.
— Я это сказал? Знаешь анекдот про парня, купившего фольксваген: друзья его спрашивают, как ему это нравится. «Это словно лизать женщину, — отвечает парень. — Я схожу от этого с ума, но нисколько этим не горжусь».
Глава 10
Я позвонил Дрю Каплану на следующий день утром, прежде чем поехать в Бруклин. Его секретарша ответила мне, что он на встрече, и предложила, чтобы он сам перезвонил мне попозже. Я сказал, что перезвоню ему, что и сделал через сорок минут, когда вышел из метро на Сансет-парк. К этому времени он уже ушел на ланч. Я сказал, что позвоню еще позже.
В этот день я встретился с женщиной, которая дружила с девушкой Энджела Херреры. У нее были ярко выраженные индейские черты и сильно изрытое оспинами лицо. Она сказала, что ей очень жаль, что Херрера попал в тюрьму, но, возможно, это к лучшему для ее подруги, потому что Херрера никогда бы на ней не женился и даже не стал бы с ней жить, так как считал себя по-прежнему женатым на женщине из Пуэрто-Рико. «И его жена разводится с ним, но он не соглашается, — сказала она. — Моя подружка хотела забеременеть, но он ей не позволил и не хочет на ней жениться. Что ей с ним делать дальше, понимаете? Для нее только лучше, что его какое-то время не будет. Для всех лучше».
Я опять позвонил Каплану из телефонной будки на углу и на сей раз застал его. Я вытащил мою записную книжку и рассказал ему все, что у меня есть. Как я понял, ни одно из моих сведений не представлялось ему важным, кроме прошлого ареста Круза за непредумышленное убийство. Но и это он, казалось, уже знал, так как быстро сориентировался в ситуации.
— Это не та информация, с которой следователю стоит появиться в суде, — сказал он. — Это следовало бы убрать в стол. Правда, хотя это нельзя представить в суде, но можно использовать иначе. Ты мог бы зарабатывать, продавая информацию такого рода. Не хочу отбивать у тебя охоту к дальнейшим поискам.
Но когда я повесил телефонную трубку, то уже действительно не чувствовал никакой охоты искать что-либо дальше. Я вернулся обратно во «Фьорд» и пропустил пару стаканчиков, но потом пришел какой-то долговязый парень с копной светлых волос и светлыми усами и попытался втянуть меня в турнир на игральном автомате. Меня это не заинтересовало, равно как и других присутствующих, поэтому парню пришлось играть в одиночестве, изображая из себя шумного веселого пьянчугу. Думаю, он пытался походить на этакого рубаху-парня. Я оставил шумный кабачок и прошел пешком всю дорогу до дома Тиллари на Колониал-роуд.
Открыв ключом парадную дверь, я вошел внутрь, отчасти ожидая, что моему взору откроется та же картина, что и человеку, нашедшему тело Маргарет Тиллари. Но, конечно, все было прибрано и расставлено по местам уже давно, сразу после того, как криминалисты и фотографы проделали свою работу.
Я прошелся по комнатам первого этажа, нашел боковой вход, к которому вел коридор из кухни, прошел обратно через кухню и столовую, пытаясь представить себя на месте Круза и Херреры, как они двигались через комнаты пустого дома.
Да только дом не был пустым. Маргарет Тиллари находилась здесь, наверху в своей спальне. Что она делала? Спала? Смотрела телевизор?
Я пошел вверх по лестнице. Пара ступенек скрипнула у меня под ногами. Скрипели ли они так же в ночь ограбления? Слышала ли это Пэг Тиллари и как она среагировала? Может, она подумала, что это шаги Томми, и встала, чтобы встретить его. Может, она знала, что это не он. Некоторые люди узнают знакомые шаги, а чужая походка может потревожить, разбудить.
Она была убита в своей спальне. Поднялись по лестнице, открыли дверь, обнаружили оцепеневшую от страха женщину и зарезали ее? Или, может быть, она вышла из спальни, ожидая Томми или не ожидая его, и, столкнувшись с грабителями, забыла о благоразумии. Так всегда происходит, люди теряют голову, оскорбленные вторжением в их дом, и ведут себя так, словно их праведный гнев послужит им оружием.