Когда закроется священный наш кабак
Шрифт:
— Думаю, да.
— Тебе нужно было все ему рассказать, — повторил Билли Киген. — Ты думаешь, стоило позволить ему и дальше считать Бобби лучшим другом? Это незнание ничего хорошего бы не принесло. Что ты сделал — вскрыл нарыв. Сейчас он болит чертовски сильно, но залечится. А оставь его — вышло бы хуже.
— Наверное.
— Точно. Если бы Бобби вышел сухим, он сделал бы что-нибудь еще. Он бы продолжал, пока Скип все не узнал. Бобби было бы недостаточно обмануть Дево, ему было бы нужно утереть ему нос. Понимаешь, о чем я?
— Да.
— Я прав?
— Наверное. Билли, я хочу послушать эту песню.
— А?
— Про священный кабак, который «бросает разум на утесы». Ту, что ты ставил для меня.
— "Последний звонок".
— Ты не против?
— Пойдем-пойдем. Пропустим по рюмочке.
Но выпили мы не много. Я пришел к нему домой, и он ставил мне эту песню пять-шесть раз. Мы немного поболтали, но в основном слушали песню. Когда я уходил, Билли еще раз повторил, что я правильно сделал, когда раскрыл Бобби Русландера. Но я по-прежнему не был уверен, что это так.
Глава 24
На следующий день я проснулся поздно. Накануне вечером я вместе с Дэнни Бой Беллом и его двумя друзьями ездил на матч по боксу в Саннисайд-Гарденз в Квинс. Выступал парень-средневес из микрорайона Бедфорд-Стайвесант, и, насколько я понял, друзья Дэнни Боя собирались принять участие в его судьбе. Парень выиграл легко, но бой вел не особенно интересно.
Следующий день был пятницей, я как раз обедал, правда поздновато, в «Армстронге», когда сюда пришел Скип и сел выпить со мной пива. Он только что ушел из тренажерного зала, и его мучила жажда.
— Господи, я сегодня был силен, — сказал он. — Вся злость пошла прямо в мускулы. Я мог бы поднять их потолок. Мэтт, я относился к нему свысока?
— О чем ты говоришь?
— О всем том дерьме — что я сделал из него домашнего актеришку. Это правда?
— Думаю, он просто искал способ, чтобы оправдать сделанное.
— Не знаю, — ответил Скип. — Может, я делал так, как он сказал. Помнишь, как тебе не понравилось, что я оплатил твой счет в баре?
— Ну и?
— Может, я так и с ним поступал, только в большей степени. — Он прикурил сигарету и закашлялся. — Черт побери, этот парень — подонок. Вот и все. Я собираюсь просто забыть все это.
— А что еще ты можешь сделать?
— Хотел бы я знать. Он заплатит мне, когда станет богатым и знаменитым, эта часть мне понравилась. Есть какой-нибудь способ вытянуть наши денежки из тех двух сволочей? Мы ведь знаем, кто они.
— Но чем ты им можешь пригрозить?
— Не знаю. По-моему, ничем. Тогда ты собрал всех для военного совета, но это было лишь инсценировкой, верно? Ты хотел, чтобы все были рядом, когда откроется правда про Бобби.
— Мне это казалось хорошей идеей.
— Да. Может, стоит собрать военный совет, или как ты его еще там называешь, и придумать способ оглушить этих актеров мешком с песком и вернуть наши деньги?..
— Не вижу никакой возможности.
— Я тоже. Что я сделаю — ограблю ограбивших меня парней? Это уж точно не мой стиль. И дело в том, что это — всего лишь деньги. Они лежали у меня в банке, и я никак их не использовал. Теперь их там нет. Что это изменило в моей жизни? Ты понимаешь, о чем я?
— Думаю, да.
— Я только хотел бы, чтобы это перестало мучить меня, — добавил он, — потому что вся ситуация крутится, и крутится, и крутится в моей голове. Только бы забыть все это.
На выходные ко мне приехали сыновья. Это должны были быть наши последние совместные выходные перед их отъездом в лагерь. Я снял их с поезда в субботу утром, а посадил на обратный в воскресенье вечером. Мы вместе ходили в кино, это я помню. По-моему, мы еще облазили Уолл-стрит и Фултонский рыбный рынок, но это могло быть и в другой уик-энд. Сейчас очень трудно отличить один от другого.
Ночь воскресенья я провел в Виллидже и не возвращался к себе в отель почти до рассвета. Телефон прервал мой неприятный сон: я пытался спуститься вниз по опасной узкой лестнице, но никак не мог достигнуть земли.
Я снял трубку. Хриплый голос сказал:
— Ну, это не совсем то решение, которого я ожидал, но, по-крайней мере, мы не проиграем это дело в суде.
— Кто говорит?
— Джек Диболд. Что с тобой? Такое ощущение, что ты еще спишь.
— Только что проснулся, — ответил я. — О чем ты говорил?
— Ты еще не видел газет?
— Я спал. Что...
— Знаешь, который сейчас час? Почти полдень. Ты спишь, как сутенер, сукин ты сын.
— Господи, — простонал я.
— Купи газету, — продолжал Джек. — Я перезвоню тебе через час.
В «Ньюс» на первой странице красовался заголовок: «Подозреваемый в убийстве повесился в тюрьме», сама статья была на третьей странице.
Мигелито Круз изорвал свою одежду на полоски, связал их в некое подобие веревки, потом вскарабкался на боковую спинку своей железной кровати, сделал из веревки петлю, протянул ее через трубу на потолке и прыгнул со своей кровати в мир иной.
Джек Диболд так мне и не перезвонил, но шестичасовые вечерние новости по телевизору предоставили всю информацию по этому делу. Узнавший о смерти друга Энджел Херрера отказался от их первоначальной версии ограбления и признал, что они с Крузом сами задумали и провели ограбление в доме Тиллари. Это Мигелито услышал шум на втором этаже, схватил по дороге нож с кухни и пошел проверить. Он зарезал женщину, а Херрера в ужасе смотрел на это. Мигелито всегда был излишне вспыльчивым, сказал Херрера, но они были друзьями, даже кузенами, поэтому состряпали всю ту историю, чтобы выгородить Мигелито. Но теперь Круз мертв, и Херрера смог признаться в том, как все было на самом деле.
Как ни странно, меня что-то толкало поехать в Сансет-парк. С делом было покончено, причем для всех, но я чувствовал, что мне придется поболтаться по барам на 4-й авеню и потрудиться, угощая дам ромовыми коктейлями и поглощая гигантское количество чипсов.
Конечно, я туда не поехал. Я даже всерьез над этим не думал. Было только чувство, что мне стоит так поступить.
Этим вечером я сидел в «Армстронге». Пил я не много и не очень быстро, но и не сидел просто так. А когда около десяти тридцати — одиннадцати открылась дверь, я знал, кто пришел, даже не оборачиваясь. Томми Тиллари, приодетый и свежевыбритый, впервые появился в «Армстронге» с того времени, как убили его жену.