Когда закроется священный наш кабак
Шрифт:
— Но не за убийство. Она могла бы подать в суд за то, что он ее связал, но когда у нас какой-нибудь муж попадал за это в тюрьму?
— Да, он не рисковал, пока не убил ее. А потом она уже мертва и ничего не может рассказать. Я понимаю, о чем ты говоришь. Даже так, Мэтт, это все очень надуманно, ты не замечаешь?
— Ну, я просто придумал способ, которым он смог бы все провернуть.
— В реальной жизни никогда так не происходит.
— Думаю, ты прав.
— А если бы оно так и было, с этим все равно в суд не пойдешь. Смотри, как
— Да.
— В любом случае, все это уже история. Знаешь, чем я сейчас занимаюсь? Семьей из Боро-парк. Читал об этом?
— Ортодоксальные евреи?
— Три ортодоксальных еврея: мама, папа, сын. Папа с бородой, кудрявый сынишка, все сидели за обеденным столом и были убиты выстрелом в затылок. Вот чем я занимаюсь. Что касается Томми Тиллари, то меня он сейчас не волнует, даже если бы он убил обоих Кеннеди.
— Что ж, это была только идея, — сказал я.
— И весьма интересная, скажу тебе. Но не очень реалистичная, а даже если и нет, то у кого есть для этого дела время? Понимаешь?
Я решил, что мне пора напиться. Оба моих дела были закрыты, хотя и неудовлетворительно для меня. Сыновья направлялись в лагерь. Гостиница была оплачена, как и счета в барах, к тому же некоторая сумма лежала в банке. У меня были, так мне казалось, все причины, чтобы отдохнуть с недельку и покутить.
Но мое тело знало лучше, что делать, и хотя трезвым я не оставался, но и не пускался в запой, которого, по собственному мнению, заслуживал. Двумя днями позже я как раз пил кофе с бурбоном за своим столиком у «Армстронга», когда вошел Скип Дево.
Он кивнул мне от дверей и подошел к барной стойке. Заказав себе рюмочку, он там же ее и выпил. Потом подошел к моему столику, отодвинул стул и плюхнулся на него.
— Вот, — сказал он и положил на стол передо мной конверт из коричневой манильской бумаги. Такой маленький конверт, похожий на те, что дают в банке.
— Что это? — спросил я.
— Для тебя.
Я открыл его. Внутри лежали деньги. Я вытащил пачку банкнот и разложил их веером.
— Ради бога, — сказал он, — не делай так. Или ты хочешь, чтобы все решили проводить тебя до дома? Убери в карман, пересчитаешь у себя дома.
— Что это?
— Твоя часть. Убери ее, ладно?
— Моя часть чего?
Он вздохнул, недовольный мной. Потом прикурил и стал сердито затягиваться, отворачивая голову так, чтобы выдыхаемый дым не шел мне в лицо.
— Твоя часть от десяти тысяч, — сказал он. — Тебе причитается половина. Половина от десяти тысяч — пять тысяч, эти пять и лежат в конверте, и ты нам обоим очень поможешь, если уберешь этот конверт к чертовой матери.
— Это часть каких денег, Скип?
— Вознаграждения.
— Какого вознаграждения?
Он вызывающе посмотрел на меня.
— Ну я же должен был что-нибудь вернуть, правильно? Так не было никакой возможности взять деньги у тех ублюдков, верно?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь?
— Этвуд и Катлер. Я продал их Тиму Пэту. За вознаграждение.
Я посмотрел на него.
— Я не мог пойти к ним и попросить вернуть мне деньги. Я не мог вытянуть ни цента с этого засранца Русландера, он уже все их истратил. Я пошел и поговорил с Тимом Пэтом, спросил, хочет ли он еще с братьями выплатить обещанное вознаграждение. Его глаза засверкали, словно чертовы звезды. Я дал ему имена и адреса и думал, что он меня расцелует.
Я положил конверт обратно на стол и подтолкнул его к Скипу. Он толкнул его обратно.
— Это не мое, Скип.
— Твое. Я уже сказал Тиму Пэту, что половина принадлежит тебе, что ты проделал всю работу. Возьми их.
— Я не хочу. Я уже получил деньги за то, что сделал. Информация принадлежит тебе, ты ее купил. Если ты решил продать ее Моррисси, то это только твое вознаграждение.
Скип сделал еще одну затяжку.
— Я уже отдал половину Касабиану. Те пять тысяч, что я был ему должен. Он тоже не хотел их брать. Но я сказал ему: «Послушай, ты берешь их, и мы в расчете». Он взял. А это — твое.
— Я не хочу их брать.
— Это деньги. Что в них такого?
Я ничего не ответил.
— Послушай, просто возьми их, ладно? Не хочешь их держать при себе — не держи. Сожги их, выброси, раздай — мне все равно, что ты с ними сделаешь. Потому что я не могу оставить их себе. Не могу. Понимаешь?
— Почему нет?
— О черт! Я не знаю, зачем я это сделал.
— О чем ты говоришь?
— И я бы сделал это снова. Ненормально, да? Это гложет меня, но если бы был выбор, я бы сделал так же, черт побери.
— Сделал что?
Он посмотрел на меня.
— Назвал бы Тиму Пэту три имени, — ответил он, — и три адреса.
Он зажал сигарету между большим и указательным пальцами и уставился на нее.
— Не хочу, чтобы ты когда-нибудь при мне делал так, — сказал он и кинул окурок в мою чашечку кофе. — О Господи, что я делаю? У тебя там было еще полно кофе. Я думал, что это моя чашка, но я ведь не брал себе кофе. Что со мной происходит? Извини. Я куплю тебе другой кофе.
— Забудь про кофе.
— Это было машинально, я не думал, я...
— Скип, забудь про кофе. Сядь.
— Ты уверен, что не хочешь...
— Забудь про кофе.
— Да, ладно, — ответил он, достал следующую сигарету и постучал ею по тыльной стороне запястья.
— Ты назвал Тиму Пэту три имени, — повторил я.
— Да.
— Этвуд, Катлер и...
— И Бобби, — закончил Скип. — Я продал ему Бобби Русландера.
Он вставил сигарету в рот, вытащил зажигалку и прикурил. Его глаза стали едва видны из-за дыма.