Шрифт:
…Море всегда притягивает к себе.
Я стою на носу быстроходного трансконтинентального лайнера и любуюсь морем. Оно мне кажется живым существом, умеющим видеть, слышать, сердиться, радоваться. Его темные бездны, даже в наш двадцать первый век, во многом остаются таинственными.
Я очарован морем, сейчас оно так тихо и спокойно, словно нежится под горячим солнцем.
Мы идем вблизи американского материка, спускаясь к южным широтам. У команды пока немного дел. Свободные от вахты матросы отдыхают в кубриках. В рубке у руля Жуков, опытный капитан и мой хороший друг, любезно согласившийся взять меня, журналиста, в плавание. На носу же, у своего орудия, дремлет, укрывшись газетой, гарпунер Корнев.
Жуков вел судно в район, где паслось большое стадо китов. Согласно лицензии, выданной Жукову Всемирным китобойным объединением, он должен был добыть пятьдесят китов. Не более. Всемирный союз биопрактиков, которому подчинялось китобойное объединение, строго следивший за тем, чтобы стада китов в океанских водах не убывали, наказал бы за нарушение лицензии. Хищническое истребление китов давно было прекращено.
Рядом со мной раздалось всхрапывание.
«Эк разморило парня. Уснул», — невольно улыбнулся я и легонько толкнул Корнева.
— А? Что? — вскочил тот и ухватился за рукоять гарпунной пушки. — Где киты?
— Не надо спать на посту, — улыбнулся я.
— Я не спал, — стал оправдываться Корнев. — Просто жарко очень…
Он протер заспанные глаза и с особой внимательностью уставился в море.
Я же вернулся к созерцанию бескрайней водной равнины. И вдруг, неожиданно для себя, дико заорал:
— Эй, капитан!.. Предмет справа по борту! — Жуков услышал меня. Корабль замедлил ход и вскоре остановился. По команде капитана матросы быстро спустили шлюпку за борт, первым в которую прыгнул я.
Несколько взмахов веслами, и вот шлюпка уже возле того самого плавающего предмета. Им оказался черный маленький пластмассовый термос, который спокойно покачивался на воде. Бережно достаю его. Термос крепко закупорен. По-видимому, в нем что-то есть.
А на борту «Альбатроса» нас нетерпеливо поджидала вся команда.
— Показывайте, что выловили?
— Это киты нам весточку прислали…
— Отвинчивайте вашу бутылку…
Шутки и восклицания сыпались со всех сторон. Я поднял над головой термос, показал его матросам и пошел к капитану, сказав: — Сейчас все выясним…
Термос был из тех, какие выпускались лет восемьдесят назад. Внимательно осмотрев находку, капитан заметил:
— Грубоватая работа, видимо, из старых пластмасс. Долго же он плавал. И как уцелел? И почему термос? Потерпевшие бедствие путешественники обычно бросали бутылки за борт, вкладывая в них записки с просьбой о помощи.
Капитан с трудом отвинчивал крышку. Она поначалу не поддавалась, но после смазки пошла.
Мы оба, чуть не стукаясь лбами, заглядывали внутрь.
— Там что-то есть! — закричал я. — Вот она, весточка из моря…
— Спокойнее… Это какая-то лента! — сдержанно сказал капитан, осветив внутренность термоса фонариком.
— Возможно, это магнитофонная лента? — спросил я.
— Почему? — удивился капитан. — Впрочем, кто его знает…
Однако вскоре мы убедились в правоте моего предположения. В термосе действительно лежал моточек магнитофонной ленты: довольно распространенное изделие прошлого века.
Туго свернутую и слежавшуюся ленту сразу извлечь не удалось. Смогли сделать это после того, как с великими предосторожностями срезали горлышко термоса. И вот на свет появилась она, свернутая в тугой ролик.
— Ну, брат, находка, кажется, в твоем вкусе. На ленте, безусловно, должна быть старинная запись. Послушай ее, да расскажи потом нам, — с улыбкой сказал капитан, передавая мне ролик и термос. И добавил:
— Ты, ко всему прочему, на это имеешь полное право: ведь первый увидел термос в море ты. А я занят, не прокараулить бы китов.
Признаюсь, мне было радостно слышать слова капитана. Я сгорал от нетерпения, хотелось скорее прослушать ролик. Поблагодарив капитана, помчался в свою каюту. И под мерный рокот моторов вновь набравшего полный ход судна погрузился в изучение таинственной незнакомки из прошлого.
Сгоряча я чуть не погубил драгоценную находку. Попытавшись сразу развернуть ролик, услышал слабый хруст. «Черт!» — ругнул я себя. Лента так изветшала, что могла рассыпаться в прах. Эх, горе-исследователь!
Я отправился на камбуз к коку, выпросил у него немного китового жира в чашечку, опустил в нее на некоторое время ленту. Затем аккуратно удалил жир и подсушенную, ставшую вновь эластичной ленту, принялся разворачивать. Удача! Осторожно вставляю ролик в магнитофон. То, что рассказала лента, было необычайным, невероятным. С огромным волнением слушал я пришедший из глубины истории рассказ. Некто печально повествовал о своей странной и, по-видимому, нелегкой жизни. Рассказывал немец. К счастью, я неплохо владел немецким.
Вот что я услышал.
«Все погибло, все. Значит, прав был он, профессор Массачузетского технологического института, „отец“ кибернетики Норберт Винер. Он прав… Тысячу раз прав, сказав, что те из нас, кто приложил свою руку к развитию новой науки — кибернетики, морально находятся, мягко выражаясь, в неприятном положении. Мы создали науку, в которой одинаково заложены технические предпосылки для добра и зла. Мы лишены возможности влиять на направление ее дальнейшего развития и можем лишь надеяться на то, что доброе во взаимоотношениях между человеком и обществом уравновесит и пересилит наш вклад в создание лишней возможности для концентрации власти… Так говорил и пропагандировал свои мысли Винер…
Но когда я приступил к осуществлению своего замысла, мое мнение о кибернетике расходилось с мнением достопочтенного господина Норберта Винера. Я слушал его лекции. Я многое у него заимствовал. Но пошел вперед своей дорогой, стал с помощью кибернетики развивать силы зла, впрочем, тогда я не считал, что именно так обернется мой замысел. Создавать электронных джинов, которые должны были бы нам, немцам, помочь в завоевании мирового господства. Вот чего я желал.
Отчетливо эти мысли во мне сформировались позднее. Прежде же я просто был увлечен идеей создания мыслящего робота. И через годы великого труда и самоотвержения мне, кажется, удалось достичь желанной цели. Правда, пока что путем создания отдельных электронных узлов робота. На большее, проще говоря, не хватило средств.