Когда завтра настанет вновь
Шрифт:
Как бы тебе ни было плохо, мир не перевернётся. Мир не будет кричать от боли вместе с тобой — мир будет просто жить дальше, и солнце продолжит светить всё так же безмятежно…
От осознания этого почему-то хотелось кричать.
— Они уехали?
Услышав голос Питера, я не обернулась.
— Да. Видимо, и нам пора.
— Будешь ещё чаю?
— Нет. Не буду. — Я смотрела прямо перед собой, на светлое дерево двери. — Выпью, как приедем в Фарге.
— Ты даже не знаешь, есть ли там чайник.
— Думаю, ты найдёшь, где его раздобыть.
Его
— Лайза, ты уверена, что стоит ехать сегодня? Когда мы приедем, все лавки уже будут закрыты, и…
— Да. Я хочу уехать сегодня. Заночевать там. Чтобы завтра у нас был ещё один день. Целый день. Последний. А вечером я уплыву.
Он не ответил. Просто ушёл наверх, за моим чемоданом: я слышала его негромкие размеренные шаги, прежде чем с моих губ вдруг сорвался смешок.
Ты был прав, Питер. Когда говорил про часы. Кто-то действительно отмерил наши общие дни. И наши желания здесь не имеют ровно никакого значения.
Как глупа я была, когда позволила себе думать иначе.
Я стукнула кулаком об стену. Рука прошла сквозь мигнувшую голограмму обоев, ободрав кожу на костяшках, но внешняя боль казалась почти приятной, — отвлекая от той боли, что засела внутри.
Питер ничего не сказал, даже когда вернулся сверху с моими вещами. Молча запрограммировал сигнализацию и, выведя меня на улицу, быстро запер дверь.
— Идём, — сухо подытожил он, убирая свои ключи в барсетку и доставая оттуда те, что ему оставил Эш.
В последний раз оглянувшись на дом, уютно увитый плющом, выплескивавшимся из цветочных ящиков на втором этаже, я направилась к мобилю, слушая, как стучат по брусчатке колёса чемодана.
Да, Питер, ты был прав. И не только насчёт часов.
В том, что вернуться в твой дом по окончании этого приключения нам с тобой не суждено — тоже.
— VIII —
— ЧЕТЫРЕ ГОДА НАЗАД ~
— Лайза, прекрати! Ну хва… ха-ха…
— А ты прекрати вести себя, как циничный старичок!
Маленькая комнатка в обычной квартирке многоэтажного дома. На узкой кровати хохочет златокудрый мальчик, старательно отбрыкиваясь от щекочущей его темноволосой девочки постарше. Ни у Эша, ни у Лайзы из лиц ещё не ушла умилительная детская пухлость, — но фигурка последней уже принадлежит не девочке, а маленькой, едва начинающей взрослеть девушке.
— Ладно, хватит с тебя. — Смилостивившись, Лайза отпускает брата и устало откидывается назад, прислонившись спиной к стене, сдувая чёлку с вспотевшего лба. Её плечи на сантиметр утопают в светло-сизой голограмме однотонных обоев. — Так почему ты сказал, что это ни к чему хорошему не приведёт?
Эш смотрит на неё почти жалостливо:
— Лайз, ну какая может быть любовь в тринадцать лет?
— А тебе-то откуда об этом знать в восемь?
Мальчик назидательно вскидывает палец к потолку — синие глаза уже сейчас кажутся не по-детски проницательными.
— Книжки нужно читать, а не романтичные сериалы пачками смотреть.
— Это серьёзно. Совсем не то, что было до этого.
— Совсем не то, что подержаться за ручки по дороге в буфет?
— Эш, ну правда! Я… я думаю о нём всё время, и… — Лайза опускает голову, и волосы занавесью скрывают её внезапно порозовевшие щёки, — мы даже целовались.
Эш удивлённо приоткрывает рот.
— Что, не в щёку? — недоверчиво спрашивает он потом.
— Нет. И не просто чмокнулись. Он… он посасывал мою губу. Как в настоящем поцелуе. Да он и был настоящим. Понимаешь? — Лайза вскидывает лицо с некоторым вызовом. — Это и впрямь серьёзно.
Эш стоически вздыхает и закатывает глаза.
— Я одного не пойму. Почему ты душу изливаешь мне, а не маме?
— Потому что она наверняка надо мной посмеётся.
— Я тоже над тобой смеюсь.
— Да, но видеть, как смеёшься ты, не так обидно. — Лайза смотрит на брата немного подозрительно. — Если не хочешь, могу не изливать.
— Нет уж. Меня и так никто, кроме тебя, всерьёз не воспринимает. Одноклассники разве что, но с ними говорить… детский сад, штаны на лямках. — Взяв с постели старинную книгу в потрёпанном кожаном переплёте, Эш бережно, как любимую игрушку, прижимает её к груди. — Ничего серьёзнее сказочек не читали.
— Ну, они повзрослеют.
— Но я тоже повзрослею, и когда они догонят меня, я опять буду впереди, и нам снова будет не о чем говорить. — Он морщится. — Смотрю на них и хочу быть… таким же. Играл бы с ними, обсуждал мультики, и мне не было бы скучно. А то иногда кажется, что мне всю жизнь будет так же одиноко. Так и останусь тем, кто сидит в уголке и читает книжки.
— Тебе не будет одиноко. — Лайза ободряюще взъерошивает его кудряшки. — Я всегда буду рядом.
Дверь в комнату открывается, и на пороге появляется мать семейства: та же Лайза, только повзрослевшая лет на двадцать.
— Спать пора, малыши. — Мисс Форбиден, улыбаясь, прислоняется плечом к дверному косяку. — Не то завтра в аквапарке много не накупаетесь.
Лайза покорно вскакивает с кровати и, пожелав брату спокойной ночи, выходит в коридор. Мать семейства, напротив, проходит внутрь и следит, как Эш, нехотя отложив «Кодекс Форбидена» на тумбочку, залезает под одеяло. Легонько погладив сына по волосам, целует его в лоб и приказывает в пространство:
— Выключить свет.
Когда люстра под потолком послушно гаснет, погружая детскую во тьму, мисс Форбиден осторожно прикрывает дверь из матового стекла. Идёт на кухню — в серебристых тонах, обставленную мебелью из пластика и металла. Берёт из раковины грязную тарелку, чтобы поднести её к крану, который включается сам собой.
— Приветствую.
Услышав за спиной незнакомый голос, мисс Форбиден мигом роняет тарелку обратно и оборачивается: вскидывая ладонь, к которой уже тянется по коже искристая зелёная вязь магической печати.