Когда завтра настанет вновь

Сафонова Евгения

— Думаете?

— Эш любит её и верит мне. Он примет аргумент, что это для её же блага. А Лайза умная девочка и чудесная дочь. Она уважит предсмертную просьбу матери. Но поскольку, как ты говоришь, времени на размышления у неё не останется, лучше, чтобы она размышляла об этом уже на Эмайне. — Мисс Форбиден вскидывает голову. — Ты ведь будешь охранять её? По дороге в Фарге, пока она не окажется в безопасности?

— Я дал клятву, — медленно говорит Коул, и в глазах его плавится сиреневый лёд. — Я буду защищать её, пока не исчезну из всех возможных миров.

Мисс Форбиден удовлетворённо, даже капельку торжественно кивает:

— Тогда они отправятся в Фарге сегодня же.

— Нет. Лайза должна встретить завтра здесь, в Мойлейце.

— Почему?

— Я знаю, что ждёт её в этом городе, но не имею понятия, какие опасности

будут подстерегать её в Фарге. Даже моих сил не хватит на то, чтобы бесконечно возвращаться назад. Она должна…

А потом Коул осекается, прижимает ладони к вискам, падает на колени — и растворяется в воздухе.

Мисс Форбиден долго ждёт, не сводя глаз с того места, где он только что был. Ждёт, пока ночник не бледнеет в лучах рассветного солнца; и лишь тогда, кусая губы, встаёт и подходит к зеркалу.

Пока она ещё твёрдо стоит на ногах, но кожа уже бледнеет, а под глазами залегают глубокие тени. Будто просто от недосыпа.

— Значит, завтра. — Её ладони складываются в молитвенном жесте. — Помоги нам боги…

— НЫНЕШНЕЕ ВРЕМЯ ~

Я вынырнула из темноты из-за боли. Боли в запястьях. Что-то сдавливало их, как и лодыжки. А ещё мои зубы смыкались на какой-то тряпке, вставленной в рот, врезавшейся в щёки — видимо, её завязали на затылке.

Странный шуршащий шелест. Что это? Питер? Он рядом? Если мне удастся избавиться от кляпа, если удастся оглушить его заклятием, пока он не заметил, что я очнулась…

Я осторожно приоткрыла один глаз.

Я лежала на кровати, покрытой шуршащей, похожей на полиэтилен простыней. Раздетая. В той самой спальне, в которой утром рассчитывала скоротать ещё одну ночь с Питером. Судя по оттенку лучей, просачивавшихся в щель между плотными шторами, за окном уже гас закат.

Питер стоял боком ко мне — в чёрной спортивной шапочке, под которую он тщательно забрал волосы — и методично водил лезвием бритвы по кожаному ремню, порождая тот самый странный шелест. На лице — спущенная на подбородок хирургическая маска, на руках — латексные перчатки. Один конец ремня он прицепил к ножке стола, другой держал в руке, чтобы натянуть; на столешнице, по соседству с моим черничным браслетом, поблескивала в солнечных лучах пёстрая упаковка известного резинового изделия, на изножье кровати висел прозрачный плащ-дождевик.

Простыня позволит ему не оставить в доме следов моей крови. Шапка, маска и «резинка» — спермы или волосинки на моём теле: ничего, несущего его ДНК. А дождевик поможет ему не запачкаться, пока он будет резать меня остро наточенной бритвой — и, наигравшись, душить.

Боги, он правда Ликорис…

— А, проснулась, — не поворачиваясь, негромко заметил Питер. — А я уже хотел тебя будить. Пропустила бы всё веселье.

Он заметил? Как?! Наверное, ощутил мои эмоции… грёбаный эмпат!

Уже не таясь, я завертела головой, пытаясь оценить обстановку. Мои ноги разведены в стороны и привязаны к кованой спинке кровати, руки — за головой, примотаны к прутьям изголовья. Кончики пальцев замотали отдельно, скотчем, так, что ладони оставались расправленными. Чтобы я не смогла сотворить заклинание? Или чтобы резать было удобнее?..

— Знаешь, что самое забавное? Вы искали Ликориса, но даже не подумали заподозрить меня. — Я смотрела, как Питер неторопливо поднимает бритву на уровень глаз, внимательно осматривая лезвие. — А ведь Рок была так увлечена этим делом, знала так много подробностей… даже то, что Алвену мучили кошмары про Кромешника. Она обожала фильмы ужасов, Алвена. Всякие сетевые страшилки. Кромешник был её любимчиком — даже игру про него нашла. Наигралась на ночь в шлеме виртуальной реальности, вот и приснились всякие ужасы… как раз накануне нашего последнего свидания. — Видимо, что-то его не устраивает: он вновь опускает бритву и водит ею по ремню, правя лезвие до безупречной остроты. — Мне казалось, такие, как Рок, должны догадываться, что тот, кого они ищут, рядом с ними… Впрочем, я ведь поработал над её симпатией ко мне. Как и над твоей. — Питер косится на меня. — Ты, конечно же, возомнила, что настолько сильна, чтобы сопротивляться моей магии? Нет, Лайз. В первый раз ты заметила её лишь потому, что я был недостаточно аккуратен. На полукровках мой дар не работает в полную мощь, кровь фейри защищает вас. Я не могу внушить вам свои эмоции. Но я могу уменьшать или усиливать те, которые у вас уже есть. И это намного интереснее, чем то, что я творю с обычными людьми. — Его пушистые ресницы дрожат в предвкушении. — Ты знаешь, что эмпаты воспринимают эмоции так же, как вкус или аромат? Чувства, в основе которых лежат естественные человеческие эмоции, куда лучше внушённых. И первая любовь, первое наслаждение юной девушки… это же просто нектар. А та боль, когда вы понимаете, что вас обманули, когда вы понимали, кто я… отчаяние куда глубже и слаще, если тебя предаёт тот, кого ты успел полюбить. — Он улыбается своим мыслям. — И это чувство, это падение в бездну отчаяния с вершины блаженства, эта мучительная эмоциональная агония… мой личный наркотик, который не сравнится ни с чем.

Это было ещё хуже, чем видение, которое вызвал Донн. Страх из моего подсознания… Всё это время я догадывалась, всё это время подозревала — вместе с Эшем, вместе с Рок, — но отмахивалась от здравых мыслей в пользу внезапной, дурацкой, глупой влюблённости. Влюблённости, заставившей меня забыть о разуме, толкнувшей меня в постель к незнакомцу.

Он нашёл маленькую, отчаявшуюся, испуганную девочку, которая жаждала тепла, ласки и надёжного плеча. Раскрыл перед ней нежные объятия, задурил голову утешениями и красивыми словами. А когда понял, что подцепил меня на крючок, превратил мою симпатию в любовь, моё увлечение — в страсть.

Боги, как я могла купиться на всю эту сладкую чушь, о которой сейчас тошно вспоминать? Быть такой наивной, такой доверчивой, такой глупой, глупой…

Я дёргаюсь, пытаясь вывернуться из пут, пытаясь закричать, но верёвки лишь больнее врезаются в кожу, и из-за кляпа у меня вырывается только мычание.

— Да ладно, не переживай так. Ты ведь не единственная, кто повелась. Хотя, по правде сказать, с вами всё выходило слишком легко… даже как-то неспортивно. Куда интереснее было бы обольщать более взрослых и опытных, но их чувства далеко не так хороши на вкус. — Движения Питера выверены и методичны: он явно никуда не торопится, растягивая удовольствия, наслаждаясь каждым мгновением, продлевая триумф после долгой охоты. — Стоит напеть вам красивую песенку о том, что вы единственные в своём роде, стоит сыграть прекрасного одинокого принца, который так долго искал кого-то вроде тебя, и вы таете. Конечно, девушкам ведь издавна хочется верить в красивые сказки со счастливым концом… особенно когда им так плохо, как было тебе.

Я вдруг понимаю, что дрожу. И плачу. Охота меня побери, почему?! Я ведь даже особо не чувствую ничего…

Я не дам этому ублюдку насладиться моими страданиями. Он ведь этого добивается? Не дам.

По крайней мере, пока лезвие бритвы не коснётся моего тела.

— Но я избавил тебя от боли. На время. — Он откладывает бритву на стол и подходит ко мне. — Тебе ведь было хорошо вчера, я чувствовал.

Питер опускается на корточки рядом с кроватью, всматриваясь в моё лицо. Я понимаю, что он наблюдает за слезами, скатывающимися на простыню из уголков моих глаз; в лице — ни единой эмоции, и лишь в мятном взгляде стынет странная печальная доброжелательность.

Где Эш? Где Коул, когда он так мне нужен?..

— Я облегчал ваши муки. Абигейл, ты, все вы… вы были несчастны. У одной отчим-насильник, у тебя умирала мать, другую только что бросил парень, у четвёртой недавно погибла сестра… Все, по тем или иным причинам — одни, наедине со своими проблемами. И тут появлялся я. А вы либо не могли, либо не стремились рассказать обо мне родным и друзьям. Соглашались встречаться вне дома, оставляя мне лишь пудрить мозги случайным свидетелям. И я успокаивал вас, утешал, дарил наслаждение, ничего не требуя взамен. Это было отчасти в моих интересах, сделать ваше удовольствие чистым, без побочных эффектов первого… контакта, но тем не менее. — Он склоняется ближе ко мне. — А ведь я пытался. Каждый раз пытался. Каждый раз твердил себе «больше никаких убийств». Но потом снова ощущал… жажду. Это ужасное чувство, жажда. Ты готов сделать всё, что угодно, лишь бы от неё избавиться. И тогда я находил их. Таких же девочек, как ты. Каждый раз говорил себе «я просто побуду рядом, я буду пить их боль и радость, наслаждаться ими, и мне этого хватит», но потом… потом понимал, что жажда не уходит, и я могу утолить её одним-единственным способом. И тогда она уйдёт, оставит меня на несколько долгих месяцев — прежде чем проснётся снова. Потому что только во время охоты… и того, что происходит в её конце… только тогда я чувствую себя по-настоящему живым.