Коготь динозавра
Шрифт:
— Да, мужественный парень, — сказал Василий Григорьевич. — Необыкновенный!
Церендорж пожал плечами:
— Почему необыкновенный? И я такой был. Овцы пас, кони пас, песни пел. — И он затянул протяжную монгольскую песню.
А Вика окинула взглядом его круглое добродушное лицо и невольно посмотрела в оконце вслед маленькому пастушку, словно готовилась нарисовать и эту дорогу, и твёрдые маленькие скулки, и сведённые, как у Баты, брови. Мальчик скорее походил на Бату.
Церендорж сказал:
— И Бата таким был!
Тут Бата, выглянув в окно, повёл машину влево, прямо по мягкому холму, на который показал Пасынджав, и все откинулись назад. А когда въехали наверх, впереди, на зеленом возвышении, увидели чистенькую юрту, похожую на белую тюбетейку, возле которой поднимался к синему небу лёгкий дымок.
ЕЩЕ ОДНА ТАЙНА
У юрты горел костерок, над которым висел котёл, издававший густой молочный запах. За юртой на привязи ходил стреноженный конь. А у входа в юрту стояла сухонькая старушка. Всё на ней блестело. Блестел голубой халат — кэле, блестели тоненькие косички от серебряной седины. И глаза мягко лучились морщинками, как два тихих добрых солнышка.
Было так хорошо, что казалось, будто всё это возникло из какой-нибудь монгольской сказки, чтобы приютить усталых путников.
Старушка и в самом деле открыла дверь, приглашая гостей.
В мягкой войлочной юрте было прохладно.
Правда, ничего сказочного в ней не было. У одной стенки темнел комод, у другой — деревянная кровать, а на полу лежала кошма с возвышением, посреди которой стояли чашки. А чуть подальше у комода — рядом с патефоном — поблёскивал новенький приёмник.
— Батарейный! — сказал Генка.
Старушка усадила гостей и принесла поднос, на котором дымились пиалушки с напитком.
— Вкусный сутэ-цай! — похвалил Церендорж, прихлёбывая чай с овечьим молоком и солью.
А хозяйка подошла к патефону:
— Завести?
Но Генка спросил:
— А приёмник можно?
Старушка огорчённо развела руками и стала что-то говорить, вертя на указательном пальце серебряное колечко. Казалось, поверни его, произнеси волшебное слово — и получится всё, что захочешь. Но старушка говорила, говорила, а колечко не слушалось её. И Церендорж перевёл:
— Приёмник нельзя. На старом стойбище говорил, а здесь молчит.
— Так надо проверить! — предложил Генка.
Старушка, наклонив голову вбок, посмотрела на него с изумлением. Вика бросила укоризненный взгляд: «И чего попусту хвастать?» Но Церендорж рассудительно кивнул: «А что? Пусть попробует».
Генка быстро пристроился с приёмником у входа в юрту, открыл
Вокруг собралась вся экспедиция. На вершине холма закурились из пиалушек несколько дымков. И только Вика, скрестив руки, наблюдала за Генкой исподлобья. Будущий астрофизик докладывал будто из космоса:
— Так. Питание в порядке. Батареи целы. Динамик в норме.
И вдруг, встряхнув корпус, он хмыкнул и сообщил:
— Всё! Контактики! Во время переезда лошадка споткнулась. — И, вытирая лоб, сказал: — Паять надо!
Старушка перестала вертеть колечко и повернула к нему сухонькое личико:
— Что?
— Олово надо, — деловито объявил Генка. — И паяльник!
Вика усмехнулась. Старушка замигала, прикидывая, что это он сказал. А Бата молча подошёл к машине и через минуту, погромыхав перед Генкиным ухом, протянул ему жестяную банку из-под зубного порошка, а в костёр пристроил маленький медный паяльник.
— Вот это дело! — обрадовался Генка и, открыв банку, передал её Вике, потому что у неё у одной руки были свободны. — Придерживай!
Выхватив паяльник из огня, он окунул его в банку, и старушка снова привстала на цыпочки и, волнуясь, завертела колечко.
Сначала из банки потянулся смоляной дымок канифоли. Потом под паяльником на месте серого комочка вдруг ожила и задрожала серебристая капля металла. Генка подхватил её уголком паяльника, быстро соединил два зачищенных проводка и посадил каплю на них. Потом он ещё раз прошёл по ним паяльником, вставил аппаратуру на место и вздохнул:
— Всё.
Щёки его зарумянились, будто на них запеклась молочная пенка.
— Что всё? — недоверчиво посмотрела Вика.
— Всё! — Генка закрыл стенку приёмника, повернул включатель, и из динамика потянулась протяжная монгольская песня.
Старушка охнула, отпустила колечко, всплеснула руками:
— Ой-я! — И весело, прикоснувшись к Генкиной взмокшей голове, запричитала: — Ой-я, ой-я!
Она улыбнулась, пошла в юрту и, поискав в сундучке, вынесла Генке кожаные расшитые рукавички.
— Вот ещё! — Генка смущённо замигал. Он хотел было воспротивиться, но, увидев осуждающее лицо Церендоржа — разве можно обижать?! — взял рукавички, поклонился: «Баирла!» — и, рассмотрев их, вдруг вложил в руки удивлённой Вики.
— Зачем мне? — сказала Вика, краснея. — Вон отдай Светке.
Но Светка вспыхнула:
— Зачем мне? Что у нас в Ереване, холодно, что ли? Это тебе в Москве как раз.
А Коля, слегка хмурясь, смотрел на Генку с улыбкой: от того так и веяло ветерком деловитости. Он всё мог сам!