Коготь динозавра
Шрифт:
— Груду? — недоверчиво спросила Людмила Ивановна и вытянула руки, будто держала инкубатор, из которого высовывали на свет головы десятки будущих динозавров.
— Баирта! — закричали ребята.
— Баирта! — закивали старики, замахали руками, и коричневые лица залучились лёгкими морщинами.
Позвенел колокольцем на прощание серебристый верблюд.
Повернулись, как юлы, юрты.
Прошумели морями гобийские табуны.
Бата уже выезжал на каменистую равнину, когда к машине подскакала Цагцурэн, за которой всё бежал верблюжонок.
Потом заглянула в машину, протянула какой-то завёрнутый в шерстяную тряпицу предмет Василию Григорьевичу и, махнув плёткой, повернула коня. Но Бата остановил её, снял с запястья часы и положил ей в руку: «Носи!»
Девочка вскинула счастливые глаза, засмеялась и, махнув плёткой, пришпорила коня.
Бата посмотрел вслед, тоже засмеялся:
— Сразу выросла! — и быстро погнал машину.
Тогда и Василий Григорьевич развернул тряпицу и тихо охнул. Это был подарок старого мастера — козий рог.
Весело была повёрнута над пустыней верблюжья голова, по-свойски косил глазом в небо мохнатый гобийский конек. А над юртами, над горами, над Гоби взлетал вверх из завитков козьего рога лёгкий космический корабль.
— Монголия! — сказал Церендорж, постучав пальцем по рогу.
Коля, глядя на него, вдруг улыбнулся тому, что даже на такой древней дороге среди пустыни становятся обычными совсем необыкновенные вещи.
АЛЫЕ СКАЛЫ БАЙН ДЗАКА
Дорога между тем продолжалась. Солнце раскалило плато. Но никаких видений и духов на этот раз в жаркой дымке не было. Лишь маленький бензиновый душок всё ещё приплясывал и раскачивался над радиатором.
А каждому хотелось что-нибудь увидеть: долгожданный Байн Дзак был где-то рядом. И Светка спросила у Баты:
— А можно взять бинокль?
Генка схватил его первым и тут же получил лёгкий подзатыльник. Он повернулся к Светке:
— Ты что?
Но наткнулся на взгляд Людмилы Ивановны.
— Ты думаешь, если ты сын академика, так тебе всюду можно скакать задом наперёд? — сказала Светка.
— Во-первых, подзатыльник не педагогический метод. А во-вторых, откуда ты взяла, что мой отец академик?
— Так ты же сам сказал!
— Ха! В работе — да, академик! А так — шофёр московского такси!
Экипаж весело рассмеялся, а Людмила Ивановна всплеснула руками:
— Ну, это академическое дитя!
«Газик», словно почувствовав на борту ещё одну родственную душу, запрыгал быстрей по горячей равнине. Он, как машина времени, летел из настоящего в прошлое. Из-под колёс бомбочками вылетали камни, шелестели сухие стебли полыни и саксаула да кое-где, глядя вверх, белели мёртвым блеском верблюжьи черепа. Теперь они уже начинали розоветь: в небе появились вечерние перистые облака.
Вика дождалась очереди, посмотрела в бинокль и вздохнула: «Ничего…»
И вдруг среди ровной степи Бага резко повернул руль.
Колёса
Солнце быстро погружалось в горизонт. Всё вокруг затлелось: лица, тельняшки Василия Григорьевича и Баты, белые Генкины волосы. А в чёрных волосах Церендоржа вспыхнули зловещие искры.
Алыми стали песок, травы, шевелящиеся насекомые. И камни вдали горели алым холодным светом.
Как будто всё вокруг превращалось в жуткую марсианскую пустыню. Воздух впадины словно наполнился алой влагой…
«Газик» пробежал ещё сотню шагов — и внизу, на дне котловины, вспыхнули и задышали сильным, но умирающим жаром массивные, древние, как ящеры, скалы.
Они поднимались умирающими островами одна к одной и всё ещё выбрасывали изнутри последнее древнее пламя.
— Байн Дзак! — сказал Бата и качнул головой, будто хотел стряхнуть жаркие искры. Но уйти от этого огня было некуда. Весь мир. всё это страшное древнее дно уже тонуло в океане гобийского заката.
Лучи, казалось, пронизывали не воздух, а настоящую воду, заполнившую снова эту глубь. И показалось, что оттуда, из-за этого огненного острова, вот-вот поплывут, потянут вверх гигантские шеи и головы страшные диплодоки, игуанодоны, ящеры.
А Вике почудилось, что там, где около солнца темнеет маленькое облако, раскрывает крылья и всё растёт, растёт оживший каркающий птеродактиль.
— Едем?! — сказал Василий Григорьевич.
Бата показал на обрыв: круто, надо объезжать!
И тогда, отодвинув Церендоржа в сторону, экспедиция бросилась мимо кустов саксаула вниз, к скалам. Впереди ныряла полосатая тельняшка Василия Григорьевича.
БРАТЦЫ! ПОЛУНДРА!
Всех охватила жажда поисков. Этот умирающий островок таинственного мира был начинён костями гигантов. Он был из песков и глин, которые принесла в древнее море гигантская река вместе с телами диплодоков, бронтозавров, анкилозавров! Это сюда опускались грызшие враг врага ящеры!
Конечно, здесь уже бывали экспедиции. Конечно, искали и находили. Но этот песчаный лабиринт был неиссякаем!
Скалы поднимались, как гигантские пылающие угли. Они были изрыты какими-то провалами и пещерами, их разъединяли ущелья, а соединяли маленькие узкие перешейки. И всё пылало, и всё, казалось, было раскалено.
Но это казалось. И песок, и глина древней реки выдыхали последние остатки жизни.
Экспедиция бросилась на поиски.
Людмила Ивановна, водрузив, как женщины Африки, на голову большой полукруглый камень, несла его по узкой тропе. От камня слоями отходила скорлупа. Коля в глубокой расселине выковыривал похожую на позвонок глыбу. А Генка кричал из котлована:
— Ребята! Кажется, черепаха! Гигантская! Вросла! Не вытащить!
Но вот раздался чисто морской крик:
— Братцы! Полундра!