Когти Каганата
Шрифт:
– Les couplets de la Barbe Bleue[30]! – произнёс он, энергично покрутил рукоятку взвода пружины и, взявшись за хромированную головку звукоснимателя, начал аккуратно опускать её вниз. Стальной игле оставались считанные миллиметры до шеллачной[31] поверхности пластинки, когда раздался громкий стук в дверь. От неожиданности пальцы выпустили звукосниматель – послышался визг, и пластинку прочертила отвратительная царапина. Застонав, любитель оперетты обернулся к двери.
– Войдите! –
На пороге возник нестарый ещё человек в форме. Вытянувшись по стойке «смирно», он гаркнул:
– Товарищ генеральный комиссар госбезопасности[32]!..
– Нечипуре-енко, кто же ещё?! – взвыл меломан. – Ну, почему ты всегда являешься в самый неподходящий момент?!
Вошедший стоял – ни жив, ни мёртв, и только в ужасе пучил глаза.
– Говорят, горбатого могила исправит, но против некоторых и могила бессильна! – тяжело вздохнув, генеральный комиссар снял пенсне и двумя пальцами потёр переносицу. – Ладно, докладывай, что там у тебя. Надеюсь, наш диверсант, наконец, заговорил.
– Никак нет, товарищ Берия, отказывается говорить наотрез! – выпалил Нечипуренко.
– Не понял?! – Берия близоруко сощурился, но, тут же спохватившись, надел пенсне, отчего взгляд его немедленно приобрёл обычную колючесть. – Какого же рожна ты притащился?
– Разрешите узнать, товарища Вольфа ещё не привезли? – с надеждой спросил Нечипуренко. – Фашист, если его дальше допрашивать с пристрастием, может подохнуть, так и не дав информации.
– Эх, поручили дело собаке, а она – своему хвосту! – с досадой сказал Берия. – Допрашиваемый хоть говорить ещё может?
– Так точно, товарищ Берия, не только говорить, но и петь. Уже и зубов нету, а он всё песни про фюрера орёт, сволочь…
– Самолёт товарища Вольфа.., – Берия деловито взглянул на часы, – …приземлится только через три часа. Но, как говорится, на товарища Вольфа надейся, а сам не плошай. Показания должны быть получены естественным путём, а потом останется либо подтвердить их достоверность, либо опровергнуть.
Следователь Нечипуренко переминался с ноги на ногу и преданно смотрел на генерального комиссара.
– Тебя что, учить надо, как делать, да?! – взорвался тот. – Берёшь телефонные провода и присоединяешь фашисту к… одному месту. Потом крутишь ручку аппарата, только хорошенько крутишь, и спрашиваешь: «Аллё, говорите – вас не слышно!» Пускай тогда попоёт куплеты…
– Товарищ Берия, – замялся следователь, – осмелюсь напомнить, тут такое дело… Из переводчиков у меня не осталось ни одного мужика, все на фронте или за линией фронта. А при девушке мы не хотели… ничего такого.
– Здесь тоже фронт – не до миндальничанья с барышнями! Пойми, от того, насколько быстро ты расколешь эту фашистскую свинью, зависят тысячи солдатских жизней на передовой.
– Так точно, товарищ генеральный комиссар госбезопасности! – вытянулся Нечипуренко.
– Тогда иди и работай,
Оставшись один, Берия запустил патефон и, прижав руку к груди, стал слушать, как хрипловатый тенорок выводит по-французски куплеты Синей Бороды. На последних тактах, когда стало ясно, что давешняя царапина не сказалась на качестве звучания, Лаврентий Павлович улыбнулся и восторженно провозгласил, ни к кому не обращаясь:
– Il chante! Contrairement `a tout, chante! Magnifiquement[33]!
…Нечипуренко сумел расколоть «фашистскую свинью» примерно через два часа. С победным видом он вошёл в кабинет наркома и протянул папку со стенограммой допроса. Берия поспешно схватил её и бросился к письменному столу, где горела лампа под зелёным абажуром. По ходу чтения сразу же стали возникать вопросы. Однако большинство из них Нечипуренко разрешить не смог – он только, пуча по обыкновению глаза, орал: «Не могу знать!» и «Его разве разберёшь, этого фрица – наверное, ум за разум зашёл!»
В конце концов, наркому надоел бессмысленный диалог, и он отослал подчинённого. Напоследок лишь потребовал, чтобы тот позаботился об оказании допрашиваемому немцу медицинской помощи. Когда за следователем захлопнулась дверь, нарком презрительно бросил:
– Что бы глаз ни делал, а выше брови не прыгнет! Кадровый голод, чтоб его…
Он вернулся к стенограмме и углубился в чтение, время от времени делая какие-то записи на чистом листе бумаги.
Вскоре в дверь снова постучали. Сопровождаемый агентами в штатском, в кабинет вошёл интеллигентного вида человек возрастом чуть за сорок, с добротным фибровым чемоданом.
Подобные субъекты, оказавшись в этих стенах, обычно ведут себя затравлено – постоянно втягивают голову в плечи, будто ожидая удара, а стоит к ним обратиться – неважно, по какому поводу – в ответ обязательно последуют совершенно неуместные оправдания. Диалоги выходят вроде этакого: «Назовите вашу фамилию, имя, отчество». «Да-да, конечно… Исаков Александр Давидович… Но вы не подумайте, гражданин следователь, отчество у меня не в честь Троцкого». Всё верно: если уж попал на Лубянку, значит, невиновным быть не можешь!
Однако человек с чемоданом никоим образом не желал следовать общему правилу. За то время, пока хозяин кабинета вставал из-за стола, останавливал патефон и шёл к интеллигентному пришельцу, последний успел небрежно швырнуть чемодан в кресло, снять плащ и повесить его на вешалку. Агенты в штатском опешили: в кабинете товарища Берия подобное мог себе позволить только сам товарищ Берия, и больше никто из живущих. Гость, похоже, особой щепетильностью не отличался – крепко пожав руку приблизившемуся наркому, он взялся фамильярничать.