Когти Каганата
Шрифт:
– Мы тоже искали одного человека, но он улизнул из-под самого носа, – пояснил меньший индус. – Однако, мы с братом, в отличие от тебя, не теряли его след и надеемся догнать.
– Ну, так и шли бы себе, –- настороженно сузил глаза Дордже. – Вряд ли мы ищем одного и того же человека.
– Люди, действительно, разные, но дело – одно! – повелительно объявил высокий индус.
– Но моё дело… Я всего лишь хочу вернуть друга, – внезапно для самого себя сознался Дордже.
– Мы хотим остановить врага! – не задумываясь, доложил высокий.
– По-вашему, это – одно дело?! – изумился мнимый паломник.
– Одно! – строго сказал высокий.
– Карма! – подтвердил его напарник.
– Это не объяснение, – возразил Дордже. – Что от меня-то нужно?
Индусы охотно принялись пояснять:
– Один сумасшедший старик, грязный и вонючий как собака, помыслил овладеть прекраснейшим цветком, которого он не смеет касаться даже в мыслях…
– Да-да, цветок лотоса… Лучший из когда-либо произраставших на земле!
– Мы догоним старика и постараемся убедить его оставить свою затею…
– Мы хорошо умеем убеждать!
– Но он может не послушать…
– Ведь он же безумец…
– В этом случае ты, о, фальшивый паломник, должен будешь его убить…
– Но это непросто…
– Тебе придётся превратиться в хан-хо…
– Стать малым как хан-хо, юрким как хан-хо, свирепым и диким как хан-хо!
– Иди же за нами, о, малый и свирепый товарищ, чьё имя отныне Хан-хо!
Впоследствии, анализируя события, Гьянцо Дордже объяснит себе тот факт, что он безропотно последовал за незнакомцами, воздействием с их стороны гипноза. На самом деле, всё объяснялось проще: любой человек, потерявший цель и оттого впавший в отчаяние, подспудно надеется на то, что явится некто мудрый, некто знающий, который возьмёт за руку и выведет из тьмы на свет божий. Гьянцо Дордже повезло – его взяли за руку! И повели!
С неба больше не капало – ливень уходил за хребет. Лесу надоело играть в молчанку – то тут, то там рождались звуки: это мелкие животные и букашки покидали норы, где они скрывались от дождевых потоков. Следуя такому примеру, три человека также оставили место беседы и направились в сторону, противоположную той, в которой находился лагерь паломников.
Они шли около двух часов. Дордже, которого спутники отныне называли не иначе как Хан-хо, молчал – давно пребывая на Востоке, он, тем не менее, так и не научился понимать законов этой стороны света, а равно и её логики.
Индусы же не переставали переговариваться.
– Сейчас Зеленый брат смеётся, он думает, что всех обманул...
– Пускай думает…
– Но если мы опоздаем, брат, и он заберёт это с собой…
– Тогда мы не станем разговаривать!..
– Нет, не станем…
– За нас всё скажет Хан-хо!
– У тебя есть, где остановиться в Джакаре, друг Хан-хо? – как-то очень буднично спросил высокий индус. – Мы можем предложить ночлег.
Так продолжалось еще с час-полтора, пока, наконец, идущий чуть впереди любитель бетеля не поднял руку, давая понять, что их цель близка. Остановились. Высокий внимательно оглядывался окрест, второй изучал следы.
– Нет, это не уловка, – сказал он. – Зелёный брат повернул на юг, к монастырю…
– Никого и ничего не страшится, безумец!
– Постойте! – вмешался Дордже. – Курджей-лакханг, большой монастырь, от которого рукой подать до городка Курджей, в другой стороне. На юге ничего нет.
– Там есть монастырь! – настаивал на своём высокий. – Тампшинг-лакханг, но он уже лет двести как не используется. Люди туда ходить боятся…
Дордже вздрогнул.
Индус-следопыт сказал ободряюще.
– Не трусь, Хан-хо, скоро рассвет. Перед рассветом даже дакини[42] слезают с праведников!
На юг вела малоприметная тропа. По ней-то и двинулся меньший из индусов. Остальные последовали за ним. Тропа привела к большой каменистой равнине, идти стало не в пример тяжелее.
– Ты заметил, Хан-хо? – спросил высокий индус. – Заметил, что мы достигли сердца каменной страны? Здесь же был город, присмотрись!
Потратив несколько лишних минут, Дордже разобрался, насколько его спутник оказался прав. Те камни, через которые он, мысленно чертыхаясь, перелезал или которые обходил, носили следы явной механической обработки. Но долгие годы плиты и блоки жрал мох и лизала мелкая трава. Поэтому все, что оставалось на виду, мало походило на дело рук человеческих. Не нужно слыть пророком, чтобы представить, как эти развалины через сотню-другую лет полностью поглотит лес. Они и сейчас уже с трудом угадываются.
– Ну, вот и монастырь, – жизнерадостно объявил любитель бетеля.
На своём веку Гьянцо Дордже повидал множество монастырей. Буддистские дацаны в Сибири – как беседки со стенами, всякий может зайти и выйти, главное – обязательно войти в левую дверь, а выйти в правую; монастыри в Тибете – это именно то, что и подразумевает слово «монастырь»: место, служащее добровольному остракизму, отречению от мира; но совсем не то – монастырь в королевстве Друк-юл[43]. Здесь их называют «дзонгами», это – монастыри-крепости… Та, перед которой они сейчас стояли, когда-то была взята штурмом.
– Триста лет назад в Бутан пришли монголы за ликом Будды, – тихо заговорил высокий индус. – Завоеватели привели с собой несколько тибетских племен в надежде, что местные жители не станут драться с единоверцами. Монголы победили, но не прошло и месяца, как все они ушли. Известно, что из долины их выпустили лишь после того, как… живые и мертвые оставили свое оружие под стенами дзонга. Оно и поныне там, их оружие…
– Ничего удивительного в твоей истории не вижу, – сказал Дордже. – Если верить легендам, монгольские завоеватели часто без видимых причин уходили от стен практически уже готовых сдаться крепостей. Говорят, так они поступали в случаях, когда имело место неблагоприятное предсказание.
– Кто знает, – ухмыльнулся высокий индус. – Легенды часто лгут, а земля предпочитает хранить свои тайны.
Постепенно небо окрашивалось в пурпурный цвет, солнце готовилось вынырнуть из моря Смерти.
Стены монастыря носили довольно свежие – лет двадцать, не более – следы ремонта. Северная часть крепостной стены завалилась напрочь, остались только торчащие углы сломов и арка над входом. Во дворе, под наполовину снесенным навесом, прел стог сена, распространяя вокруг специфический аромат.