Кокон
Шрифт:
– Ох, Норочка, держись от них всех подальше: и от Ульва, и от Марисоль… Ты, правда, прости, что я ушла. Мне к наставнику надо было, опаздывала.
Элль не знала, что еще сказать. Повисла неловкая пауза.
– Ничего страшного, это только наши с Марисоль разборки. Если бы ты вмешалась, могла бы пострадать. Я бы этого не хотела, – и Нора перевела тему. – Хорошо, что ребята еще не вернулись. Наверное, они еще на ферме, смотрят новорожденных поросят. А мне сейчас никого не хочется видеть. Говорить тоже не хочется, особенно объяснять, что случилось с моей рукой. Осталась бы в комнате, но там слишком холодно.
– Прости,
– Все в порядке. Мы же подруги.
– Тебе в лазарет бы сходить…
– Нет. Если кто спросит, я скажу, что упала. А в лазарете сразу поймут, что это не так. Марисоль накажут, и она мне потом жизни не даст. Элль, я только с тобой этим всем поделилась. Ты уж никому не рассказывай, ладно?..
Элль кивнула. Они посидели еще чуть-чуть, потом попрощались.
В комнате Голос отметил: “Ты совершенно за собой не следишь. Зачем вертела папку в руках, будто специально внимание к ней привлекала? Нора на нее поглядывала. Твое счастье, что не спросила”.
– Я и не заметила…
“В следующий раз будь аккуратнее с такими вещами”.
– Ладно тебе, Нора хорошая. Ей я могла бы рассказать про письмо у наставника. И про карты, – “но не про тебя”, закончила Элль мысленно.
Нора и впрямь была хорошей. После исчезновения Алии она буквально прилипла к Элль, ни на шаг не отходила. Помогала наверстать упущенное на занятиях, не надоедала болтовней, не отвлекала, и все равно ужасно раздражала постоянным присутствием. “Моя соседка тоже пропала. Теперь я совсем одна. Иногда хочется поболтать после отбоя, а не с кем. Можно, я к тебе перееду?” – спросила Нора однажды. Элль тогда жутко разозлилась: как только Нора посмела подумать, будто Элль захочет разделить комнату с кем-то кроме Алии! Ответила резко, с вызовом:
“Однажды Алия вернется, и мы снова будем жить в одной комнате”.
“Конечно. Так и будет”, – печально улыбнулась Нора. Не обиделась, не упрекнула, не отдалилась – да разве обижаются на правду? Только вот мучаясь бессонницей, гоняя мысли по кругу, бросая взгляды на пустой угол, где раньше стояла кровать подруги, Элль думала, что, в общем-то, предложение Норы было неплохим.
А потом она надела на шею камень из оставленных воспитателями мелочей Алии, и надобность в соседке отпала.
Элль отвлеклась от воспоминаний. Вскрыла конверт. Столик, вжавшийся в угол комнаты, был слишком маленьким, неудобным ни для выполнения домашнего задания, ни для исследования карт. Элль не раз просила поменять его на стол побольше, но варианты, которые ей предлагали, казались ей еще хуже.
Пришлось снять комковатое одеяло, натянуть простыню так, чтобы не морщилась, аккуратно разложить на ней листы. Первый этаж – у стены, затем второй и третий, у края кровати. Четвертому и пятому этажам пришлось расположиться на полу. А на подоконник Элль перенесла планы внутреннего двора. И вот, весь главный корпус распластался под ногами.
“Хм, а планы хорошие. Ясные, подробные. Будет не так сложно”, – заметил Голос. Элль согласилась. Этажи подписаны, учебные комнаты пронумерованы, лестницы и мостики на крышах обозначены. Не запутаешься. Достаточно места и для собственных пометок…
Вот только лестницы смазывались под пальцами, комнаты пачкали руки черным, этажи пахли краской. Будто эти карты наставник напечатал прямо перед ее приходом.
Поняв, о чем она думает, Голос заметил:
“Так спроси у Магды, она в типографии часто бывает. Пусть покажет, где лежит тетрадь, куда записывают, кто и что напечатал”.
Воспитательница группы, Магда, Элль нравилась. Она была веселой и деятельной, постоянно что-то придумывала, бралась за сотню дел одновременно, но конца доводила лишь одно – газету. Выпуски выходили нерегулярно, часть их оседала в общих комнатах, другие растекалась по острову, раздавались учителям и воспитателям, работникам фермы, полей и фруктового сада, рыбакам, сотрудницам библиотеки, помощникам в оранжерее и сада бабочек, уборщикам, поварам,всем остальным.
Большинство статей Магда писала сама, ребят тоже привлекала. Она и впрямь была завсегдатаем типографии – бывшего спортивного зала, где на стенах остались брусья и лесенки, а остальной инвентарь заменили на огромные печатные машины. Магда любила их запах, в котором чувствовала масло и смолу; она приходила в типографию, даже когда ничего не надо было печатать.
Элль провела с Магдой довольно много времени, воспитательница часто забирала ее на отработки наказаний за прогулы и препирательство с учителями. В типографии Элль приходилось следить за подачей бумаги, сгибать подсохшие листы, собирать по страницам. Она охотно выполняла эти нехитрые поручения, радуясь, что ее не направили к кому-нибудь другому. А то некоторые воспитатели любили загружать “наказников”, скидывая на них большую часть нудной и кропотливой работы по контролю чистоты в коридорах и учебных комнатах, по заполнению различных таблиц и тетрадей учета. Другие и вовсе не знали, что поручить, поэтому сажали за стол и заставляли переписывать какой-нибудь учебник.
А после выпуска позапрошлого номера они с Магдой сидели на теплом полу – в месте, где этажем ниже мерно вибрировал отопитель, и текла горячая вода по трубам. Строили макет корабля из неудавшихся газетных страниц, не пропечатанных или залитых черным и гадали, до какой звезды он мог бы долететь,если бы был настоящим.
Элль не сомневалась, Магда согласится помочь, даст посмотреть тетрадь… Если бы это имело смысл.
– Какая разница, когда напечатаны карты. О том, настоящее ли письмо в конверте, Магда мне не скажет.
“Тоже верно, – согласился Голос. – Но можно пробраться к наставнику в комнату и найти письмо”.
– Уж легче сделать задание с картами!
Элль разложила листы по стопкам, распределила по дням. Решила начать с главного корпуса, с верхних этажей, которые обычно пустели раньше остальных. Аккуратно свернула планы, положила в сумку.
Длинный странный день подошел к концу.
6
Учитель говорит-говорит, и никак не может закончить фразу. Элль в очередной раз смотрит на часы – стрелки неподвижны. Время замерло, поймав в капкан всех людей в комнате: теперь учитель будет говорить до тех пор, пока не кончатся слова, а Элль предстоит вечно слушать и вечно скучать. И тут минутная стрелка дергается. Элль вздыхает: пусть время и не остановилось, но с часами явно что-то не так, они отстают, идут невпопад. Надо бы посмотреть особенным зрением, выяснить, что сломалось.