Кокс, или Бег времени
Шрифт:
В другой год то был водопад в червонно-золотых цветах династии — его питал укрытый в горах водоем, и, по мановению незримо царящего в Жэхоле императора, в сиянии вспыхнувших один за другим многокрасочных факелов он с шумом обрушился из возвышающейся над городом отвесной кручи. Из голой (!) кручи, которую до той поры не украшали ни журчащая струйка, ни горный ручей.
А на сей раз, сказал Цзян, когда знойным утром вернулся с аудиенции у мандарина, с которым консультировался по всем вопросам, касающимся англичан, на сей раз знаком Его прибытия, да-да, Его прибытия стала осуществленная английскими гостями
Ведь так безупречно и с такой совершенной точностью, с какой часы вновь заработали под руками английских мастеров, это подношение Ост-Индской компании (открывшее английским купцам два новых торговых маршрута) не работало даже в день вручения.
Пожалуй, то, что император желает соединить свое прибытие в лето с первой нотой этих курантов и устанавливает этим звуком начало нового времени года, сказал Цзян, есть знак высочайшего благоволения, касающегося только его гостей. Ведь, не в пример зрелищу водопада или озера, явленного в огненном спектакле и пепельном дожде, внимание двора — и народа! — возбуждали именно доступные лишь немногим посвященным, хранимые в несгораемых шкафах и сокровищницах редкости и драгоценности, доводя их чуть ли не до неистовства. Даже невзрачный реальный предмет, который держали под замком и показывали лишь изредка, мог таким образом безмерно возвыситься прямо-таки до чуда, облагораживая каждого, кто им занимался.
Тяньцзиньский астроном, которому в качестве высочайшей награды в его жизни поручили надзор за уходом и охраной небесных часов, на одном из многих заседаний по поводу подготовки лета предложил на один день выставить эти часы на площади Хоров Цикад. Показать населению Жэхола это чудо как доказательство, что Владыка Десяти Тысяч Лет повелевает не только началом и концом времени, но и его счислением и быстротой его течения. Однако из ближнего круга императора на это предложение так и не ответили, и с тех пор астроном нередко мучился бессонницей от страха, что впал в немилость.
Небесные часы, день и ночь освещенные лунно-белыми перламутровыми лампионами, высились в доступном только Великому безоконном месте во мраке Павильона Текучего Времени.
Ни единому солнечному лучу не дозволено испортить многокрасочность их резного и литого персонала, вращающегося вокруг пустого престола, и обесцветить сверкающие платья крошечных придворных куколок, алые латы маленьких воинов, лучистые нимбы добрых и злых духов, бесценные плащи принцесс и наложниц, водяных буйволов, крестьян-рисоводов, рыбаков.
Маленький престол на вершине этого творения оставался пуст, пока в павильон не входил император и не сажал на вершину мира свое собственное изображение, размером чуть больше пальца, либо, по милости своей, еще меньшее — далекого, чужого властителя. Более десятка таких царственных куколок лежали наготове в шкатулке, открыть которую мог только император, дабы затем на пробу или для развлечения посадить на престол какого-нибудь выбранного наугад властителя мира, и тогда в насмешку и лишь на протяжении нескольких оборотов механизма вселенная кружила только вокруг этого наследника.
Тем немногим людям, что видели Цяньлуна в задумчивости перед любимой его игрушкой, — кой-кому из
Иногда очевидцу таких минут, наполненных многообразными механическими шумами, казалось, будто Непобедимый видел всех своих противников и супостатов лишь как игрушечные фигурки на поворотных чашах небесных часов и, прежде чем уничтожить недругов, на несколько мгновений уступал им свое место в сердце вселенной.
В первое же время по прибытии в Жэхол английские гости испросили позволения раз в неделю под вечер навещать могилу Бальдура, вроде как совершать паломничество. И ехали тогда верхом к солнечным часам Бальдура, как Кокс назвал место погребения при первом посещении, с тайной мыслью, что Бальдур Брадшо существует внутри этих часов.
К этим поездкам Кокс примкнул из уважения к товарищам, хотя и через силу, ибо каждый раз невольно вспоминал о могиле Абигайл в Хайгейте. Только когда место упокоения Бальдура стало мало-помалу тускнеть, превращаясь в простой монумент, чье сходство с солнечными часами побуждало забыть о его фактическом назначении, Кокс тоже охотно забыл, что под каменной иглой, возвышавшейся как гномон, ожидал воскресения один из лучших его часовщиков. Воскресение — во всяком случае, так говорилось в молитвах Локвуда, которые тот по-прежнему бормотал у могилы, порою со слезами.
Однажды, когда грозовым июльским днем английские гости полностью завершили подготовку мастерской и после трудоемкого монтажа небесных часов наконец-то собрались возобновить работу над огненными часами, Цзян сообщил им, что у Великого возникли новые планы. А стало быть, английским гостям следует покамест отложить все работы и ждать императорского знака.
В бесконечном ожидании императорского знака настал август. И Кокс с товарищами стали привыкать к мысли, что император все же предпочитает проводить досуг со старыми, испробованными игрушками, а не с результатами новейших технических экспериментов.
Когда же начался ровный многодневный дождь и подул мягкий, пахнущий сосновой смолой, лавандой и лотосом ветер, однажды утром все изменилось: не только Кокс, но и Мерлин были разбужены ни свет ни заря — на западном небосклоне еще мерцали последние звезды, а на востоке холмы и горные вершины вокруг Жэхола черными зубцами прорезали первую розовую лиловость наступающего дня. Ночь миновала.
Владыка Десяти Тысяч Лет, шепнул на ухо спящим Цзян, желает сию минуту, в этот час, изложить английским мастерам план, пожелание — не приказ, не задание, просто пожелание. Император не приказывал. Он желал. Ведь сейчас лето. А летом жизнь ни в чем не должна походить на жизнь в Запретном городе и в остальные, более прохладные, более тенистые сезоны года. В Жэхоле приказов не существовало.