Кольца вероятности
Шрифт:
– Стреляй.
Донесшийся откуда-то из-под потолка голос хрипел и шипел, хотя, конечно, на самом деле это шипел и заикался динамик, который я уже ухитрился зацепить одним из своих выстрелов. Хорошо еще, что в комнате не было никого, кроме меня, иначе я уж точно бы угробил своего инструктора. Здесь даже пол, стены и потолок были отделаны каким-то мягким материалом во избежание ненужных рикошетов – чтобы обучаемый случайно не пристрелил себя сам.
– Огонь!
Вздрогнув, я машинально нажал на спусковой крючок, ощущая вместе с этим нахлынувшую откуда-то
– Ну как?
– Результат удовлетворительный. Продолжаем тренировку.
Учил меня какой-то военный чин с погонами подполковника. Чертов вояка. Так ни разу и не сказал мне, попал ли я в цель хотя бы раз.
– Готов? – Вопрос сопровождался едва различимым шипением, с которым мишень в моей комнате ускользнула в раскрывшийся в стене люк. На ее место где-то, не знаю где, появилась другая. Может быть, она была у меня перед носом, возможно, за спиной или даже над головой. Я не знал. Не ведал я, и где находилась предыдущая.
Весь смысл этой идиотской комнаты заключался в том, чтобы научить меня использовать силу кольца вероятности для того, чтобы поразить невидимую мишень. Как-то давным-давно Рогожкин сказал мне, что сможет опустить пистолет, нажать на спуск, и пуля, после трех рикошетов, попадет точно в цель. Не знаю. Может, и я бы так смог... Лет эдак через двадцать. А пока мне хотелось только одного: чтобы эта пытка прекратилась. Левая рука горела огнем, в запястье, казалось, вколотили с полдесятка гвоздей, ноги подгибались. Проклятое колечко высосало из меня все силы, а я так и не был уверен, что попал хотя бы в одну мишень.
– Огонь!
Подчиняясь приказу, я крутанулся на месте, направляя ствол в ту сторону, где, как мне казалось, должна быть мишень, и нажал на спуск. Пистолет только безобидно щелкнул.
– Перезаряжай.
Я потянулся к закрывающей мне глаза повязке.
– Отставить. Перезаряжай вслепую.
Подавив стон, я трясущимися руками выудил из кармана последнюю обойму и, провозившись, как мне показалось, почти полчаса, перезарядил пистолет. Подполковник меня не торопил.
– Готов?
И снова шипение, говорившее о том, что этот худой как скелет вояка нажал свою заветную кнопку, перетасовав вокруг меня весь окружающий мир. Зачем? Я ведь и в ту мишень еще не успел выстрелить.
– Огонь!
И снова грохот выстрела и непереносимая волна боли – в руку только что вонзили еще один ма-аленький гвоздик и по его шляпке ударили бо-ольшим молотком. Пистолет дернулся в моих руках и выплюнул гильзу, с тихим звоном покатившуюся по полу. Впрочем, после оглушившего меня выстрела я не услышал этот слабый звук. Я его почувствовал. Он был. Он должен быть...
Шипение.
– Огонь... Огонь... Огонь...
– Тренировка окончена.
Выронив пистолет, я буквально рухнул на пол и дрожащей рукой стащил со своего лица пропитанную едким потом полоску плотной ткани. Снова послышалось едва слышное шипение, но теперь предвещавшее не дальнейшее мучение, а долгожданную свободу – в непроницаемой стене распахнулась
Я вышел и тяжело плюхнулся на диван. Рядом присел подполковник, своими водянистыми глазками уставившийся на выданную компьютером распечатку.
– Я хоть раз попал? – Вообще-то мне было все равно, но ради проформы надо было спросить.
Подполковник не ответил, продолжая изучать свою бумажку и предоставив меня вниманию знакомого уже мне доктора. Тот наскоро осмотрел мою руку и легонько ткнул кончиком пальца в налившуюся нездоровой синевой опухоль. Я дернулся от боли.
– Так-так...
Не успел я опомниться, как получил укол точно такой же буроватой жидкости, что в свое время вводил себе Рогожкин. И чуть было не взвыл. Первое ощущение было таким, будто мне впрыснули концентрированную серную кислоту. Но уже через минуту... уменьшилась вдвое давившая меня свинцовая слабость, немного отступила боль в левой руке, прояснились мысли. Теперь я был уже уверен, что смогу без посторонней помощи добраться до своей комнаты, чтобы остаток дня проспать как убитый.
Что я и намеревался сделать.
Кое-как поднявшись на ноги, я шагнул в сторону приоткрытой двери.
Подполковник тоже поднялся и негромко, будто бы сам себе, пробормотал:
– Две серии по сорок выстрелов. Выпущено восемьдесят пуль. Из них в мишени попало шестьдесят три. Два рикошета от единственного в комнате металлического предмета – корпуса громкоговорителя, причем обе пули попали в цель. Количество точных попаданий в «десятку» – двадцать одно. Общая эффективность – около восьмидесяти процентов.
Не издав ни звука, я вышел из комнаты и только много позже, тяжело поднимаясь по лестнице, понял, что он мне сказал.
Я не знал, как идут дела Братства на фронтах этой невидимой войны, да, собственно, не слишком-то этим и интересовался. Сухие сводки новостей, передаваемые мне дежурным по этажу, и случайно подслушанные разговоры живущих в соседних комнатах аналитиков давали только общее представление о масштабах захлестнувшего весь мир скрытого противостояния. Впрочем, скрытым оно было не везде. Читая газетные хроники и урывками общаясь с телевизором, я узнал о массовом подъеме преступности в некоторых странах, происходившем в последние дни, а в частности – о многократно увеличившемся количестве заказных убийств. Две части некогда монолитного Братства сводили счеты друг с другом. Сообщалось даже об ожесточенных перестрелках на улицах некоторых городов.
Даже то немногое, о чем я знал, внушало мне какое-то болезненное чувство неуверенности в завтрашнем дне. А если учесть то, что знал я едва ли сотую часть...
Не знаю, как шли дела в Европе и Америке – регионах, где столкновение двух враждующих ответвлений Старого Братства принимало особо ожесточенный характер, но и в России дела обстояли несладко. Стрельба, убийства крупных предпринимателей и политических деятелей, террористические акты и откровенные стычки, переходящие в беспорядочные перестрелки прямо на московских улицах.