Колчак
Шрифт:
В своих воспоминаниях Сахаров подробно изложил тот план действий, который, по его словам, он предложил Адмиралу при вступлении на пост главнокомандующего: «Спасти общее наше положение было тогда ещё возможно; понятно, не удержанием Омска, что являлось задачей невыполнимой, да и не самой важной; все силы надо было направить к двум главнейшим целям: спасти кадры армии и удержать ими фронт примерно на линии Мариинска (за Обью. – П. 3.); в то же время сильными, действительными мерами, не считаясь ни с чем, надо было очистить тыл и привести его в порядок». Это предполагало установление фактического военного правления на всей контролируемой территории, объявление эсеров «врагами народа», принятие «правого курса политики внутри страны», а во внешней политике переориентацию в сторону стран, «действительно дружески действующих по отношению к нашему Отечеству» (видимо, имелась в виду Япония). Адмирал «просил
1312
Там же. С. 179–180.
Вряд ли все пункты политической части изложенного плана могли быть приемлемы для Колчака. Ибо речь шла фактически об узурпации всей власти Сахаровым. Не был ещё готов Адмирал и к переориентации на Японию.
Военный же план (отступление к границам Восточной Сибири), по словам генерала М. А. Иностранцева, принадлежал Дитерихсу, который и был отставлен потому, что отстаивал этот план. [1313] Конечно же Колчак не стал бы назначать Сахарова на место Дитерихса, если бы тот и другой предлагали одно и то же. По-видимому, обещание отстоять Омск Сахаров всё же давал, чтобы пробиться к власти. Другой вопрос: знал ли он, насколько трудно или даже невозможно это сделать? Может, и не вполне представлял. А потом, разобравшись, ухватился за неожиданно попавшийся веский предлог и стал выполнять план Дитерихса. Результатом этих игр стала приостановка эвакуации, стоившая жизни многим людям.
1313
Иностранцев М. А. История, истина и тенденция. По поводу книги генерал-лейтенанта К. В. Сахарова «Белая Сибирь». Прага, 1933. С. 21.
В архивах колчаковской Ставки имеются сравнительные данные о численности красных и белых войск на Восточном фронте к 8 ноября 1919 года. Силы красных насчитывали 68,5 тысячи штыков и 15 тысяч сабель (всего 83,5 тысячи). У белых было 47,9 тысячи штыков и 28,6 тысячи сабель (всего 76,5 тысячи). У красных, таким образом, был перевес всего в семь тысяч штыков и сабель. Но при этом надо учитывать, что белые уступали красным на 20,6 тысячи штыков и превосходили на 13,6 тысячи сабель. Конница же, даже спешенная, для оборонительных боёв мало подходит.
Все эти соотношения ещё резче обозначились на главном, Омском направлении, где 2-й и 3-й армиям (44,7 тысячи штыков и сабель) противостояли силы красных численностью в 56 тысяч штыков и сабель. Причём преимущество в числе штыков было у красных (на 21,3 тысячи), в числе же сабель – у белых (на 10 тысяч). [1314] 21,3 тысячи штыков – это по тем временам целая армия, а 10 тысяч сабель – конная группа. Если перевести всё это на шахматный язык, то красные имели преимущество в ладью, а у белых был лишний конь. И партия уже переходила в эндшпиль, когда решающую роль приобретают тяжёлые фигуры, а лёгкие теряют значение. Надо также учитывать то, чего не бывает в шахматах, – резервы. Красное командование, в связи с сокращением протяжённости фронта, отвело в тыл довольно крупные силы, а у белых, кроме разложившейся 1-й армии, за душой ничего не было.
1314
РГВА. Ф. 39499. Оп. 1. Д. 53. Л. 127.
Белые генералы, планируя глубокий отход, надеялись выиграть время. Оно и в самом деле начинало работать не на большевиков, ибо военный коммунизм быстро себя изживал. Однако Колчак, ставший уже опытным политиком, инстинктивно чувствовал, что сдача Омска едва ли не приведёт к общему обвалу в тылу. Но армия, от генералов до рядовых, настроена была отступать. Что он мог сделать – один против всех?!
10 ноября ударил мороз. Иртыш стал. Армия могла продолжать отход на восток. К этому времени надежды на удержание Омска, наверно, угасли даже у Колчака.
В Омске спешно шла эвакуация. Золотой запас был извлечён из подвалов Государственного банка и погружен в специальный эшелон. К Колчаку явился в полном составе дипломатический корпус с предложением взять золото под международную охрану и вывезти во Владивосток. Колчак воспринял этот демарш как заламывание непомерной цены за обещанную помощь. Мгновенно вспылил: «Я вам не верю. Золото скорее оставлю большевикам, чем передам союзникам». [1315] Можно, наверно, сказать, что эта фраза
1315
Богданов К. А. Адмирал Колчак. Биографическая повесть-хроника. СПб., 1993. С. 253.
Перед отъездом из Омска у Колчака ещё раз побывал Жанен. Они холодно распрощались. «Колчак похудел, подурнел, взгляд угрюм, и весь он, как кажется, находится в состоянии крайнего нервного напряжения, – записано в дневнике французского генерала. – Он спазматически прерывает речь. Слегка вытянув шею, откидывает голову назад и в таком положении застывает, закрыв глаза. Не справедливы ли подозрения о морфинизме?» [1316]
Разного рода «дневники», изданные после окончания Гражданской войны в России, – это, конечно, род мемуаров. По-видимому, авторы действительно вели в своё время какие-то записи, но потом, готовя их к печати, не стеснялись делать дополнения и исправления. Приведённые строки скорее всего написаны уже после предательства, совершённого Жаненом в Иркутске. Поэтому краски на портрете Колчака несколько сгущены, а линии окарикатурены.
1316
Жанен М. Отрывки из моего Сибирского дневника // Сибирские огни. 1927. № 4. С. 154.
Что касается наркомании, то такие слухи действительно носились, – но не среди врагов Колчака, а среди его «друзей». Об этом писал, например, журналист С. А. Елачич, называвший себя другом его юности, но не пожелавший увидеться с ним в Омске. Болезнь Колчака в декабре 1918 года, доверительно сообщал он в своих мемуарах, объяснялась, по слухам, не простудой, а начавшейся «ломкой»: у Адмирала иссяк запас наркотиков, в Омске их не было, и был послан «специальный агент» на Восток. [1317]
1317
Елачич С. А. Обрывки воспоминаний. – ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 306. Л. 35 об.
Если Колчак пристрастился к морфию (согласно Жанену), то этот препарат в Омске, наверно, всё же был – не надо было бы никуда посылать гонцов. А вот в иркутской тюрьме, где Колчак просидел почти месяц, никаких таких снадобий он получить не мог. Но не было и «ломки»: не пишут об этом красные тюремщики, да и из стенограммы допросов можно понять, что перед следователями сидел человек, находящийся в нормальном состоянии.
В Совете министров ещё раздавались голоса за то, чтобы оставаться в Омске. Но верховный правитель приказал ехать. Незадолго до отъезда к Колчаку явился М. И. Смирнов с просьбой ехать с ним, а не с министрами – как близкий к нему человек, он не хотел бы оставлять его в этот ответственный момент. Колчак поблагодарил Смирнова, но отклонил его предложение, сказав, что он долго не задержится и выедет вслед за ними. А кроме того, он хочет, чтобы Смирнов всё время присутствовал в правительстве. Намечалась его реорганизация, и верховный правитель, видимо, чего-то опасался. Они ещё поговорили. Колчак сказал, что считает положение очень тяжёлым – дело может кончиться полной катастрофой. [1318] Смирнов ушёл, и больше они не виделись.
1318
Смирнов М. И. Воспоминания о падении Российского правительства в январе 1920 г. – ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 473. Л. 1.
Утром 10 ноября правительство выехало в Иркутск. В Новониколаевске было получено известие, что у Деникина сорвался поход на Москву. (Ранее предполагалось, что упорное наступление большевиков на Восточном фронте объясняется их решением перебраться в Екатеринбург.)
«Мы тронулись дальше, – вспоминал Гинс. – Ехали спокойно, но чувствовали себя путешественниками, а не правительством. Всё разбилось, разорвалось на части и жило своей жизнью по инерции, не зная и не ища власти. Только начиная от Красноярска… стали выходить местные администраторы, чтобы встретить и получить инструкции. Но что мог дать им Вологодский, который в это время больше походил на путешественника, чем кто-либо!» [1319] (В Омске, накануне отъезда, в узком кругу министров было решено заменить Вологодского на В. Н. Пепеляева.)
1319
Гинс Г. К. Сибирь, союзники и Колчак. Т. 2. С. 413–414.