Колчаковщина (сборник)
Шрифт:
Офицер занес ногу на следующую ступеньку. Медлить было нельзя. Мурыгин быстро вынул из кармана руку, коротко взмахнул и со страшной силой ударил офицера револьвером по виску. Офицер упал. Загремела шашка по ступенькам крыльца. Из квартиры Ивана Александровича открылась дверь, послышались голоса. Мурыгин одним прыжком перескочил через офицера, перебежал улицу, перемахнул через забор в чей-то двор. Сзади прогремел выстрел. Щелкнула пуля о забор. Захрустел снег под ногами бегущих людей. Мурыгин быстро пробежал двор, открыл задвижку у калитки и выбежал на
Куда теперь? К кому-либо из товарищей — безумие. Очевидно, у всех обыски.
Пойти к Наташе. Возможно, что и у нее обыск. Раз удалось уйти, в другой можно и не суметь. Нет, ни к кому из них нельзя…
Быстро шел по тихим, морозным улицам, крутились обрывки мыслей в разгоряченном мозгу. Неужели провал? Значит, начинать все снова. Но все это потом, потом. Теперь куда? Вспомнил про одного из земских служащих, который считался сочувствующим.
«Вот куда, к Николаю Ивановичу!»
Быстро направился к его квартире. В окнах было темно, значит, все спокойно. Мурыгин сильно нажал пуговку электрического звонка. Через одну-две минуты, которые показались Мурыгину за целый час, в квартире вспыхнула лампочка, хлопнула дверь и сверху лестницы послышался сердитый голос Николая Ивановича.
— Кой там черт?
— Николай Иванович, это я, Мурыгин. Откройте скорей.
Николай Иванович спустился с лестницы, открыл двери и молча пропустил Мурыгина вперед. Поднялись в квартиру.
— Ну что, большевик, попался? — шепотом спросил Николай Иванович.
Мурыгин устало опустился на диван.
— Провал, Николай Иванович. У Ломова обыск. Меня не было дома. Сейчас подошел к квартире, услыхал голоса, бросился бежать. По дороге какого-то офицера револьвером по башке стукнул.
— Поделом, — угрюмо сказал Николай Иванович, — не становись на дороге. Ну ладно, ложитесь тут на диване, утром поговорим.
Утром условились, что Мурыгин останется у Николая Ивановича, а тот попробует выяснить, что произошло за ночь. Вернулся Николай Иванович только к вечеру хмурый, расстроенный.
— Полный провал, товарищ Мурыгин. Из наших земцев арестованы Зотов и еще три наборщика, из кооператоров — Ломов, Хлебников и Расхожев. Были аресты на станции. Ивана Александровича жаль, нервный человек, пропадет в контрразведке.
— Не знаете, на заводе, кроме Хлебникова, никто не арестован?
— Не слыхал. Говорили только про Хлебникова.
— Надо узнать, не арестован ли на заводе кто из рабочих.
Мурыгину так хотелось узнать, на свободе ли Семен. Тогда цела и Наташа.
— Это мы все узнаем, — озабоченно наморщил лоб Николай Иванович, — это все пустяки, главное — вам надо уезжать, товарищ Мурыгин.
— А здесь все бросить? Столько потрачено сил, налажены связи, начата работа. И все даром? Нет, это невозможно.
— Я не говорю, что уехать совсем, — на время выехать, ну, на месяц, на два.
— Легко сказать — на месяц, на два. Нет, это немыслимо!
— Чудак человек, ну ступайте прямо в контрразведку, только вас там не хватает!
Николай Иванович начинал сердиться.
— Поймите, товарищ Мурыгин, что раз вы будете целы, не все еще пропало.
Мурыгин решительно покачал головой.
— Нет, нельзя. Надо, по крайней мере, окончательно выяснить положение, передать кому-нибудь связи. Потом можно на недельку-другую выехать.
Николай Иванович пожал плечами.
— Как хотите. Во всяком случае, если вы не будете шляться по городу, можете оставаться у меня. Пока что у меня, думаю, безопасно.
Через три дня после провала Николай Иванович пришел со службы радостно улыбающийся.
— Ну, большевик, у меня для вас хорошие известия есть.
Мурыгин так и кинулся к Николаю Ивановичу. Тот протянул маленький клочок бумажки. Димитрий сразу понял мелкий почерк жены. В записке было несколько слов:
«Все хорошо. Семен здоров, от Алексея известия».
Усталое лицо Мурыгина вспыхнуло в радостном волнении. Так бы и запрыгал на одной ноге, как Мишка, если бы не чувствовал себя таким большим.
— Что, большевик, обрадовался?
— О, еще бы!
Мурыгин схватил руку Николая Ивановича, стиснул ее.
— Кто принес записку?
— Жена Расхожева.
— Ничего о товарищах не слыхать?
— Ничего, словно сквозь землю провалились. Наш председатель объехал всех, кого можно, никто ничего не знает. Даже не удалось добиться — кто арестовал. Из союза кооперативов тоже ездили всюду и тоже без толку. Черт знает, что творится, словно в бессудной земле живем!
— Вы теперь только убедились в этом? — уколол Мурыгин Николая Ивановича, еще совсем недавно порвавшего со своей эсеровской партией.
Николай Иванович сконфуженно махнул рукой.
— Не теперь убедился, но не в этом дело. Дойти до такой наглости, брать людей без всякого распоряжения какой бы ни было власти. Ведь этак любая кучка негодяев может и арестовать, и убить, и никто не будет знать, как, что и почему. Черт знает, что такое!
Мурыгин еще раз перечитал записку. Значит, Семен на свободе. Только не ясно, успел скрыться или не был совсем арестован. Ну, да это пока неважно, главное — на свободе. И известия от Алексея. Конечно, Наташа говорит о Петрухине. Неужели сам Алексей явился? Ну, это тоже, в конце концов, неважно, сам явился или прислал кого. Важно, что, значит, Алексей жив. Дело обстоит не так уж плохо, как казалось вначале. Не все еще пропало.
Мурыгин даже улыбнулся.
— Да, хорошо; и Семен на свободе и от Алексея известия.
На другой день Николай Иванович вернулся домой сильно расстроенный.
— Ну, товарищ Мурыгин, опять новости, да такие, что передавать не хочется.
Мурыгин встрепенулся.
— Ну, ну?
— За городом в лесу нашли Зотова и трех других наборщиков. Голые, изуродованные, в снегу. Под сараем в союзе лежат. Ездил смотреть, — жутко.
Мурыгин побледнел, схватился за голову.
— Проклятые!