Колчаковщина (сборник)
Шрифт:
Зашли бабы.
Посреди комнаты большой стол стоит, на столе газеты лежат, книжки разные, и те, что уже читала им Анюта, — «Крестьянка» да «Работница» и другие, по стенам лавки
— Присядьте-ка, бабоньки, на минутку, я вам маленький рассказик прочту.
Прочла Марья Семеновна маленький рассказик, потом еще один, потом еще.
Спохватились бабы:
— Ох, идти пора! Вот как, Анютушка, зайдешь к вам — и уходить неохота.
Через неделю Анюта писала письмо председательнице фабричного месткома, бабушке Наталье:
«Спасибо, бабушка Наталья, что посоветовала мне купить сосок. Очень они пригодились. Уговорила я здешнюю ячейку взять шефство над детьми на время жнитва: устроили в школе ясли. Первые дни мало несли; а потом посмотрели, как у нас дело идет, — нанесли столько ребят, что вся дюжина сосок пошла в ход. Теперь и их не хватает, иногда одной соской двоих приходится кормить. Здесь же в школе, в другой комнате, открыли мы читальню. В первое же воскресенье десяток мужиков было, пришли посмотреть, что, мол, тут городская делает. Теперь ходят четыре — пять человек каждый вечер, а в праздник собираются как на сходку. Мы на переменку с учительницей Марьей Семеновной читаем; после начитаются споры. Жалко, что мне скоро кончается отпуск. Бабы уж и так начинают тужить, что Анюта-шефка, — так они прозвали меня, — скоро уедет. Ну, да начало сделано».
Всем селом собрались провожать Анюту-шефку. Аксинья, мать Семки горластого, неожиданно для себя самой, сказала такую хорошую, душевную речь, что у Анюты вдруг подкатило к сердцу, затуманились глаза.
Даже Иван Парфенов, отвозивший Анюту до станции, крякнул, отвернув лицо от баб, и крепко хлестнул пегую лошаденку:
— Но-о, трогай!
Мягко, по-осеннему, кудрявилась даль.