Кольцо богини
Шрифт:
В ту ночь Саша так и не смог уснуть. Он лежал в постели, слушал, как дождь барабанит по крыше, — и улыбался.
«Следующие полгода я трудился как одержимый. Днями просиживал в библиотеках, посещал публичные лекции в университете, от корки до корки прочел труды античных авторов, выискивая малейшие зацепки, которые могли бы привести меня к Золотому городу.
Сведения, что успел я отыскать, в большинстве своем были обрывисты и неполны, а иногда и просто не внушали доверия. Тот же Геродот, почитаемый во всем мире как „отец истории“, описывал в своих трудах каких-то „лысых и плосконосых людей“ и не верил в существование гипербореев —
Несомненно было одно: в последнее тысячелетие дохристианской эры скифы действительно составляли могущественный и многочисленный народ, расселившийся на обширной территории южнорусских степей и северного Причерноморья. Именно там Ясон искал золотое руно, там Ифигения служила Великой Богине, оттуда Магог, охваченный яростью, отправился сеять разрушения среди иудеев…
Скифы исчезли с арены истории, растворились в небытии, не оставив письменных свидетельств о себе. Но тянется сквозь века связь с народом-прародителем! И девушки Киевской Руси носили „русальные“ браслеты с изображением Апи-змеедевы, и излюбленный сюжет русских сказок о трех братьях, где младший оказывается героем и победителем, уходит корнями в древний скифский миф о трех царских сыновьях…
Намерение мое посвятить свою жизнь изучению археологии крепло день ото дня. Сколько было планов! Какие честолюбивые мечты гнездились в моей душе!»
Строчки расплываются перед глазами. Максим на минуту оторвался от чтения и потряс головой, отгоняя сон. Все-таки очень интересно получается! Саша Сабуров мечтал найти свой Золотой город и восстановить историю скифского царства. У него самого когда-то запросы были намного скромнее, но и сейчас он помнит, каким восторгом охватывало сердце, если удавалось летом на раскопках где-нибудь под Рязанью найти черепок, пуговицу или бляшку, возраст которой исчисляется не одной сотней лет! Чьи руки когда-то касались этих предметов? Чем жил этот человек, о чем думал, кому молился, кого любил или ненавидел?
И только сейчас он осознал, что не только материальные свидетельства обеспечивают связь поколений. Не зная ничего про своего деда (да и деда ли?), он удивительным образом унаследовал не только его внешность, но и жизненные устремления.
Максим вспомнил почему-то, как радовалась бабу, его поступлению в институт. Пожалуй, она одна не удивилась, с чего это молодому парню взбрело в голову всю жизнь копаться в древностях. Как-то, придя домой раньше обычного, он случайно подслушал ее разговор с матерью в кухне.
— Да, странный сынок вырос — будто не от мира сего. Прямо и не знаю, что с ним будет! — вздыхала мать.
— Не говори так, Ирина! — строго отвечала бабушка. — Не говори! Александр Васильевич был бы так счастлив… Если бы дожил, конечно. Знаешь, — бабуля оживилась, словно коснувшись любимой темы, — знаешь, он ведь мечтал найти русскую Трою! И нашел бы непременно, если бы не германская война…
— Да, да, Конкордия Илларионовна, вы об этом уже рассказывали, — чувствуется, что историю о русской Трое мама слышит по меньшей мере в сотый раз, — мне борщ варить надо. Максимка скоро придет.
И она принялась греметь кастрюлями с таким ожесточением, словно во что бы то ни стало стремилась уйти от разговора.
— Да, конечно! — всполошилась бабушка. — Он ведь голодный вернется…
Потом, уже вечером, когда бабушка отправилась домой (ночевать у них она почему-то не любила, часто повторяя «в гостях хорошо, а дома лучше»), Максим спросил у мамы:
— А кто был мой дед? Археолог?
— Да какое там! — отмахнулась она. — Совсем простой
— А бабушка говорила…
— Ну, мало ли что она говорила! Старый человек, фантазии свои за реальность принимает. Неизвестно еще, какие сами будем в этом возрасте. Ты уж как-нибудь поделикатней с ней, не спорь. Как я вот — молчу и киваю! Она на тебя надышаться не может, пусть уж говорит что хочет.
Да уж, любила его бабуля… Больше всех, наверное. А он даже на похоронах не был! Когда бабушка скончалась, Максим служил в армии, в горной Шемахе, и телеграмма провалялась два месяца в канцелярии. Сейчас, много лет спустя, сердце вдруг сдавило запоздалое сожаление — невнимателен был, беспечен, слишком занят собой, не узнал, не расспросил, не выслушал… А ведь много интересного могла бы рассказать Конкордия Илларионовна! Но теперь вот — поздно уже. Она умерла в одиночестве, в своей комнатушке в коммуналке, и больше уже никому ничего не расскажет.
— Эх, бабуля-бабуля… — вздохнул он. — Что ж ты меня не дождалась?
Теперь осталась только вот эта тетрадь да фотография. И еще — как последний долг — возможность прочитать, понять, осмыслить жизнь людей, что когда-то давно положили начало его собственному существованию.
«Когда настало время выпускных экзаменов в гимназии, я уже точно, до мельчайших деталей представлял себе свое будущее. Предстоящее объяснение с отцом немного тревожило меня — папенька, как человек сугубо практический и далекий от высоких материй, мог бы не одобрить мой выбор. На этот случай я попросил моего товарища Суровцева найти мне несколько уроков, и он охотно согласился.
Когда, уже в конце мая, папенька позвал меня к себе в кабинет, я был вполне готов к этому разговору».
За окнами горел ало-багряно-оранжевый закат. Сирень буйно цвела в палисаднике, и запах доходил через приотворенное окно. Папенька сел у стола, долго перебирал какие-то бумаги, словно собирался с мыслями.
— Ну что ж, сын… — начал он наконец.
Саша сразу насторожился — если отец к нему так обращается, разговор предстоит действительно важный и непростой.
— В следующем месяце ты заканчиваешь гимназию. Успехи твои изрядны, и весьма. Похвально, похвально… Пора подумать… — он сделал неопределенный жест в воздухе, словно разгоняя клубы несуществующего дыма, — подумать о выборе жизненного пути!
Он помолчал недолго, барабаня длинными чуткими пальцами по краю стола, потом продолжал:
— Училище правоведения — вполне достойное заведение для юноши. И жизненное поприще открывается широкое. Придется, конечно, взносить плату, да и житье в Петербурге недешево, но как-нибудь справимся. Девочки подрастают, платья, театры, то, се… — он сокрушенно покачал головой, — не успеешь оглянуться — приданое понадобится! Зато, по крайности, Дивеево наше теперь свободно от долгов. И в этом — твоя заслуга.
Саша сидел в глубоком, покойном кресле, обитом темно-зеленым плюшем, и думал о том, что вот сейчас, в кабинете с выцветшими шпалерами на стенах, перед рядами книг с тиснеными золотом корешками в застекленном шкапу, решается его судьба. Для отца все просто — Училище правоведения, потом — служба… И так — до самой почтенной старости, убеленной сединами.
Но его-то самого такая перспектива вовсе не радует! Отказаться от Золотого города навеки, стать присяжным поверенным или хоть, как папенька, товарищем прокурора? Десять, двадцать, тридцать лет потом ходить в суд, писать бумаги, выслушивать показания, обвинять или защищать? Да ни за что!