Кольцо Фэрнсуортов
Шрифт:
– А до этого у нас был "спол... сполт-фьюли". Я на снимках видел. Только не здесь.
– Врешь!
– вырвалось у Фрэнка. На своем веку он вымыл уже не одну сотню машин, но такой - ни разу.
К машинам, которых ему еще не довелось обхаживать, у него сложилось какое-то странное, почтительно-ожидательное отношение, как к причастию, прикосновение которого к губам так мимолетно, так неуловимо, что и не знаешь, было оно иди не было - руками-то не дотронешься! При всей набожности, которую Кучирчук-старший старался привить своим чадам, Фрэнк все-таки полагал, что если уж бог так добр, как говорит плешивый падре, то уж можно было бы причащать жевательными резинками Но все его сомнения кончались именно этой низменно-материальной стороной. Зато как хорошо было ему известно состояние божественного благоговения! Как просто было для него подыскать синоним слову "святыня" - ведь это было не что иное, как ветровое стекло блистательного "эльдорадо".
В своей коротенькой десятилетней жизни он никогда не испытывал такого возвышенного восторга, и только временами, когда в минуты затяжного безделья он представлял себе, что к отцовской станции сворачивает наконец сверкающий никелем "флитвуд" или "де Вилль", он вдруг непрошенно припоминал свой сон, и даже не весь сон, а именно ощущение священнодействия, которое охватило его, когда он нес обручальное кольцо в виде золотой автомобильной шины, и он предчувствовал, что будет протирать ветровые стекла грядущего автомобильного чуда с не меньшим трепетом и благоговением.
Но пока - не судьба!
– через его руки не прошло даже порядочного "крайслера", и он только завистливо и недоверчиво причмокивал, когда кто-то упоминал о вожделенной машине. А сколько он их, наверное, пропустил, теряя драгоценные часы в этой проклятущей школе, из которой его сегодня в очередной рае и так некстати выставили! Слоняйся теперь по задворкам и думать не смей заглянуть в лавочку, потому что кого-нибудь обязательно понесет мимо на заправку, и - "палаша Кучирчук, мне что-то показалось, что ваш малыш вместо уроков тоже решил подзаправиться...".
И тут он вспомнил о том, за забором.
– Эй, как там тебя, вылезай-ка побыстрее и дуй в лавочку, что не автобусной остановке. У меня как раз двадцать центов, возьмешь "гумми" на все. Четвертая доля твоя.
– Чего?
– безмятежно спросили из-за стены.
– Не чего, а половина. Видишь со своем стороны куст жимолости? Ныряй под него - там должна быть дырка.
– Мне нельзя. Не велят.
– Маменькин сынок! (За стеной обиженно засопели.) Да ты погоди, не дуйся. Вот сбегаешь за резинкой, а потом мы заляжем в саду у сивого Крозиера, часик поболтаем, а потом я сведу тебя к своему старику. Ты ведь ни разу не был у нас на станции? Нет? А еще думаешь, что разбираешься в машинах! Сейчас подойдет почтовый фургон из Атчисона, и старик Шершел скажет, что в следующий раз обязательно надо будет сменить аккумулятор, это он каждый раз говорит, но, в сущности, ему асе равно, даже если фургон развалится по винтикам, он вообще стопроцентный флегматик, это у него от прабабки, она была самая настоящая чикасоу, и он вместе с правами держит какую-то засохшую пакость, говорит - белая примула, что первом расцветает в пустыне, и, кроме памяти о прабабке, ему вообще на весь свет наплевать; а еще попозже гуськом потянутся те, что приезжали в Независимый банк, это по большей части занюханные "корвэры", а часам к пяти потрюхает эта желтозубая старуха Ногуки на своем шестицилиндровом "пикапчике" за кормом для бройлеров, у нее ферма в восьми милях отсюда, но земли маловато, вот она и берет дохлятину на откорм, только долго ей не продержаться, это я тебе точно говорю; а еще, если повезет, может заглянуть наш дилер, что меняет машины; тут только держись, он и не "комет циклон" прикатить может...
Тут Фрэнк поперхнулся и замолк, и вовсе не оттого, что поток информации, который он наугад переправлял через забор, иссяк естественным образом, - ничего подобного: уж если Фрэнк заводился, то он мог говорить вот так, ни о чем, часа три без перерыва. Нет, младшего Кучирчука поразило то обстоятельство, что перед ним неизвестно откуда вдруг появился весьма ухоженный карапуз лет трех, не более, в вельветовом чистоплюйском костюмчике - и даже с кружевами!
– и белых мокасинчиках за двенадцать долларов.
– Тебе чего?
– осведомился без особого дружелюбия Фрэнк.
Карапуз продолжая безмолвно и благоговейно глядеть ему в рот.
– Да ты откуда взялся?
– Ты же сказал - дылка за кустом...
– "Дылка"... А я-то тут перед тобой распинаюсь!
– Фрэнк безнадежно махнул рукой, намереваясь направиться на поиски более подходящего собеседника, как вдруг странная мысль остановила его.
– Постой, а кто говорил про "электру"?
– Я...
– Карапуз покраснел, словно его уличили в чем-то неблаговидном, и было видно, что он готов задать реву.
– Ты-и?
– протянул Фрэнк.
– А откуда такая информация - ты ж все время за забором!
– Не знаю...
– Ну а-что вон там, возле угла?
– Мучной такой? "Фордик". Шестицилид... линд... линд-ро-вый.
– Ну ты даешь!
– искренне восхитился Фрэнк.
– И ты так любую машину можешь - с одного взгляда?
– Не знаю.
– Во заладил - "не знаю"! А ты, видно, и взаправду вундеркинд, недаром все в городе говорят, что у одного папаши тут неподалеку сынок со странностями. Только что мы стоим? Айда к моему старику, да не худо завернуть все-таки и к Крозиеру, велосипед одолжить. А там... Кажется, у меня шевельнулась гениальная мысль. Пошли. Вообще-то у меня все мысли гениальные, ты к этому притерпишься, если продержишься возле меня подольше. Но эта...
Они свернули за угол. Фрэнк болтал без умолку и вместе с тем не спускал глаз со своего не совсем обыкновенного спутника. Чудной карапуз, ей-ей! От горшка два вершка, семенит ножонками, как месячная такса, а вид совершенно независимый, словно весь город - его собственность вдоль и поперек, Правда, он иногда вдруг уставится на что-нибудь, как баран на Эмпайр Стэйт Билдинг - ну просто умора...
– Ну чего ты, в самом деле? Автобусная остановка, только и всего. Раньше она была у больницы святой Агаты, да вот уже два года, как ее перенесли. Да, так о чем же я? А, вот: мы приходим на станцию. И ты до поры до времени помалкиваешь. Я подхожу так, между прочим, к старику Шершелу, и он мне капает на свой паскудный аккумулятор, и я так небрежно ему кидаю: "К слову говоря, мы тут с моим новым другом поимели пятьдесят центов ни за что ни про что". А ты все молчишь - и в сторонке. Шершелу вроде бы на все плевать, кроме его покойной прабабки, но ведь человека кровно оскорбляет, что кто-то другой имеет полдоллара ни за что ни про что. Всем хочется. Но Шершел промолчит, а я опять так, невзначай: "Мы тут поспорили..." Ну что ты опять пялишься? Это вывеска "Ротари-клуба". Читать умеешь? Ах да, где тебе... Так вот, я и говорю Шершелу: "Мы тут поспорили с одним типом, что мой новый друг назовет марку первой же встречной машины". Этого Шершел не потерпит, потому что вообще никому на свете не верит, и тогда мы с ним залежимся на пятьдесят центов. Вот тут уж твой черед - напрягись малость и не осрами меня. Я ведь вкладываю свой капитал... Господи, да куда же ты? Это просто машина для сбора касторовых бобов. А ты думал - передвижная клетка для обезьян?
– Пожалуй, мне лучше вернуться, - неожиданно изрек карапуз.
– Ну знаешь, - возмутился Фрэнк, - это все равно, что взять мои пятьдесят центов и швырнуть их в реку. Да что там - пятьдесят центов! Мы и пять долларов заработаем не моргнув глазом. Половина чистой прибыли твоя. По рукам?
– Алин будет волноваться...
– проговорил малыш.
– Нянька, что ли? Не повезло тебе, братец, у меня вот отродясь нянек не водилось. Ну да ничего, справимся. Чем раньше начинаешь воспитывать своих предков, тем самому легче. Да ты идешь или нет? Между прочим, на прошлой неделе к нам завернул синий "торонадо" - ну, не этого года, разумеется, у нас последних выпусков вообще не встретишь, но все-таки люкс, скажу я тебе: передние колеса ведущие, фары прикрываются щитками, под задним сиденьем - вентиляция, и карданный вал не торчит, пол гладенький, хоть спи на нем...
Фрэнк, разумеется, бессовестно врал - никакого "торонадо" он и в глава не видел, просто подслушал восторженный щебет в каком-то трайлере, но в свои десять с небольшим лет он уже был неплохим психологом и сразу учуял, на какую приманку этот вундеркинд клюнет безотказно и пойдет за ним хоть до самого Канзас-Сити.
– Да, парень, а зовут-то тебя как?..
...Алин обогнула площадку для лаун-тенниса и вышла к новенькому, еще пахнущему свежей доской балагану, в котором вскоре должен был открыться кегельбан - дешевенький, без всякой там новомодной электроники и автоматического кеглеустанавливателя. У входа, постелив на траву газету и прислонившись друг к другу спиной, сидели двое - мальчик и пожилой мужчина. У них были одинаковые лиловые бумажные штаны, башмаки одинакового размера, и обе с одинаковой степенью унылости жевали бутерброды.