Кольцо (Кольцо Кассандры)
Шрифт:
— Так печатайся. Не может быть, чтобы все издатели были идиотами.
— Они вовсе не идиоты. Они гораздо умнее, чем мы с тобой думаем. Им страшно, потому что они видят, к чему идет дело.
Кассандра недоверчиво смотрела на него, потрясенная услышанным. Не может быть, чтобы дела обстояли так ужасно. Дольф просто расстроен тем, что издатель не принял его рукопись. Она вздохнула и взяла его за руку.
— Даже если это правда, уверяю тебя, долго такое продолжаться не может. Как только издатели увидят, что Гитлер не такой уж страшный, они опомнятся.
— А почему ты думаешь, что
— Он не сможет ничего сделать. Настоящая власть по-прежнему находится в руках тех, кто всегда ею владел. Хребет нации — это банки, корпорации, аристократические семейства. Эти круги никогда не клюнут на ту чушь, которую несет Гитлер. Низшим классам, возможно, его идеи и кажутся привлекательными, но простолюдины ничего не решают.
Дольф угрюмо ответил:
— «Аристократические семейства», как ты их называешь, возможно, и не клюнули, но они сидят и помалкивают. Если так будет продолжаться, мы все обречены. И потом ты ошибаешься. Люди твоего круга утратили власть над этой страной. Всем заправляет теперь маленький человек, точнее, целые орды маленьких людей. Каждый из них в одиночку бессилен, но, сплотившись в стаю, они обретают мощь. Маленькие люди устали от твоего «хребта нации», им надоели богатые, знатные, высокородные. Маленький человек слушает Гитлера, затаив дыхание. Фюрер представляется ему новым божеством. И когда все эти человечки соберутся вместе, страна будет принадлежать им. Тогда несдобровать многим — не только евреям, но и твоему сословию тоже.
Кассандре сделалось страшно от его слов. А вдруг Дольф прав? Нет, этого просто не может быть.
Кассандра улыбнулась и положила руки ему на грудь.
— Надеюсь, твои мрачные прогнозы не оправдаются.
Дольф нежно поцеловал ее и, обняв за талию, повел по лестнице наверх. Кассандра хотела спросить, что все-таки он собирается делать с рукописью нового романа, но решила, что не стоит развивать эту тему. Пусть Дольф успокоится, пусть забудет о своих необоснованных опасениях. Невероятно, чтобы для писателя такого масштаба антисемитские предрассудки Гитлера могли иметь хоть какое-то значение. В конце концов, речь идет о, самом Дольфе Штерне.
И все же, возвращаясь вечером к себе в Грюневальд, Кассандра вновь задумалась о словах Дольфа. Она никак не могла забыть выражения его глаз. До ужина оставался еще целый час, и Кассандра решила не подниматься к детям сразу, а немного побыть у себя. Вдруг все-таки Дольф прав? Что это будет означать для них обоих? Однако, опустившись в ванну, наполненную горячей водой, молодая женщина решила, что все это несусветная чушь. Книга, несомненно, будет опубликована, Дольф благополучно получит еще одну премию. Все творческие люди немножко сумасшедшие. Она вспомнила некоторые более приятные моменты их сегодняшнего свидания и заулыбалась. Улыбка все еще блуждала по ее лицу, когда в дверь ванной постучали.
— Войдите, — рассеянно откликнулась Кассандра, думая, что это горничная.
— Кассандра?
Оказалось, что это не Анна, а муж.
— Вальмар, я принимаю ванну.
Дверь была не заперта, и Кассандра подумала, что Вальмар сейчас войдет. Но он остался снаружи, и дальнейший разговор велся через чуть приоткрытую дверь.
— Зайди,
Неужели назрел момент тягостного объяснения? Она закрыла глаза и глубоко вздохнула:
— Может быть, войдешь?
— Нет. Просто перед ужином загляни ко мне.
Пожалуй, в его голосе звучал не гнев, а тревога.
— Хорошо, я буду у тебя через несколько минут.
— Вот и отлично.
Дверь закрылась, и Кассандра поспешила закончить туалет. Ей понадобилось всего несколько минут, чтобы наложить косметику и причесаться. К ужину она надела простой пепельно-серый костюм и белую шелковую блузку с галстуком. Наряд дополняли серые чулки, серые замшевые туфли, а из драгоценностей Кассандра надела двойную нитку черного жемчуга, который очень любила ее мать, и такие же серьги. Серьезно и обеспокоенно оглядев себя в зеркале, она осталась удовлетворена — ничего лишнего, в однотонную цветовую гамму вносили диссонанс лишь темно-синие глаза и золотые волосы. Кассандра вышла в коридор, тихо постучала в дверь.
— Входи, — раздался голос Вальмара.
Шурша шелковой юбкой, она переступила порог. Вальмар сидел в удобном кресле коричневой кожи, читая какие-то деловые бумаги.
— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он, откладывая их в сторону.
— Спасибо.
Она заглянула ему в глаза, прочла в них искренность и боль. Ей захотелось подойти ближе, успокоить его, утешить.
Но сделать эти несколько шагов казалось невозможным — у Кассандры возникло ощущение, что между ней и мужем разверзлась бездна. Вальмар как бы не подпускал ее к себе.
— Садись, пожалуйста, — сказал он. — Хочешь шерри?
Она покачала головой. По его глазам Кассандра поняла: он все знает. Она отвернулась, делая вид, что любуется пламенем в камине. В этой ситуации оправдания были бессмысленны. Нужно будет терпеливо выслушать его обвинения, а потом наступит миг, когда придется принимать решение. Как поступить? От кого из них отказаться? Кассандра любила их обоих, нуждалась и в том и в другом.
— Кассандра…
Медленно, словно нехотя, она обернулась к нему.
— Да? — выдохнула она едва слышно.
— Я должен тебе кое-что сказать… — Было видно, что слова даются Вальмару с трудом, но оба знали — обратной дороги нет. — Мне мучительно говорить на эту тему. Думаю, тебе это тоже крайне неприятно.
У Кассандры отчаянно колотилось сердце, его стук отдавался в ушах, она почти ничего не слышала. Все кончено, ее жизнь загублена.
— И все же я должен поговорить с тобой. Ради тебя, ради твоей безопасности. А может быть, не только твоей, но и нашей.
— Ради моей безопасности? — пролепетала она, глядя на него с недоумением.
— Выслушай меня.
Словно не в силах продолжать, Вальмар откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул. Кассандре показалось, что его глаза влажны от сдерживаемых слез.
— Я знаю… Мне известно… Что уже в течение нескольких месяцев… Ты, как бы это сказать… Находишься в весьма сложной ситуации.
Кассандра закрыла глаза, внимая каждому слову.
— Я хочу, чтобы ты знала… Я все понимаю… И я сочувствую тебе.