Кольцо принца Файсала
Шрифт:
Едва Рамон вымолвил последнее слово, как раб открыл глаза и посмотрел прямо на Тома. Взгляд его был безрадостен, в нем не было ни гнева, ни печали, ни благодарности.
Испанец лукаво улыбнулся.
– Он понимает все, что мы говорим.
– Они что, говорят в Африке на испанском?
– Я понятия не имею, на каком языке они там говорят, но некоторые из них, особенно дети, знают испанские слова. Когда пять месяцев находишься в плавании, это что-нибудь да значит, и этот парень хоть и раб, а так просто его не проведешь. Видишь ли, Том, когда двое людей несколько суток болтаются в море на каком-то жалком бревнышке, то и дело ожидая смерти,
– Он что, какой-то особенный? – пожал плечами Том.
Стремительным движением Рамон схватил Тома за запястье. Его губы тряслись, а голос дрожал:
– Этот чернокожий мальчишка – сын вождя. У нас бы его назвали принцем. Его племя населяет один из островов Зеленого Мыса, куда еще ни разу не ступала нога белого человека. Многие пытались, ох и многие… знатные господа на галеонах, грабители на самодельных шхунах, каперы под черным флагом, губернаторы на четырехмачтовых барках, но все они потерпели неудачу. И мало того, Том, мало того. Этот черный как уголь вождь осмелился грабить суда как испанские, так и португальские, и теперь он богаче, чем иные дворяне. В тех краях его считают кем-то вроде бога, неважно, что он черный, для своего племени он велик так же, как Господь наш Всемогущий. И когда разнесся слух о том, что его единственный сын оказался на борту «Святой Елены», начался ад. Волнения, мятеж, грабежи, убийства и, наконец, пожар и кораблекрушение; и все из-за какого-то крошечного колечка – доказательства того, что парень – сын короля. Ты понимаешь то, что я тебе говорю, Том Коллинз? Понимаешь, как тебе повезло, что в этот сентябрьский день ты повстречал Рамона из Кадиса?
Том в ответ лишь плечами пожал. Рамон снова схватил его, но было видно, что он уже овладел собой.
– Сам я инвалид и уже ни к чему не пригоден, моим рукам пришел конец, но мой дух еще жив. Доставь меня на сушу, и я вознагражу тебя по-царски. Кольцо, что ты видишь на шее этого чернокожего паренька, – это кольцо короля. Каким бы черным он ни был, у себя на родине он – самое главное сокровище своего племени. Спаси меня, Том Коллинз, и ты получишь свою долю богатств в этом королевстве.
– Долю? – прошептал Том.
Боцман кивнул, и его глаза блеснули.
– Половина этого раба будет твоей.
Глава 4. Отец Инноченте
Том стоял в коридоре возле небольшой комнаты, которая располагалась над покоями сеньора Лопеса. Он только что вернулся домой с моря, и было еще очень рано. Из всех комнат второго этажа эта была самая маленькая и обычно использовалась для хранения парусов и сетей, бочонков со свининой и бутылок с соком. Теперь все это было убрано, и на полу лежала соломенная циновка, а прямо над ней была длинная полка, на которую какой-то заботливый человек поставил вазу с веточкой фиалкового дерева. Этим человеком мог быть только тот, кто спал сейчас на циновке, а именно – моряк из Кадиса.
Едва придя в себя и подлечив свои раны, Рамон принялся плотничать и вырезать деревянные колышки для донных рыболовецких сетей. Такое
Умение Рамона приспосабливаться беспокоило Тома. Каждое утро он спрашивал моряка, когда они отправятся с рабом на острова Зеленого Мыса, и каждое утро получал один и тот же ответ: как только придет корабль, Рамон наймется на судно и заберет чернокожего парнишку с собой.
– Без меня ты никуда не поплывешь, – отвечал Том, – помни наш уговор.
– У меня и в мыслях не было отправляться без тебя, Том, – уверял испанец, – а этому негру и бежать-то некуда. С ним прямо как с поросенком: чем больше он становится, тем больше мы для него делаем.
Том стоял, прижавшись к двери, и тайком подглядывал за моряком. Он никак не мог раскусить этого Рамона, который, казалось, был благодарен ему за то, что он для него сделал. Но руки боцмана выздоровели и окрепли, а сам испанец оказался чересчур хитрым и обходительным малым и вдобавок умел прикидываться глухим, когда трактирщик принимался жаловаться на еще один лишний рот, который ему приходилось кормить.
Но пока ухо было глухо, уста моряка источали сладость.
– Большая редкость встретить в наши дни такого щедрого человека, как вы, сеньор Лопес, – Рамон даже глаза прикрывал от полноты чувств. – Нет, сеньор, не спорьте. Мы всего лишь четверо жалких людишек, которые ежедневно вкушают плоды вашего гостеприимства и радушия.
– Делаю что могу, – бормотал Лопес, не совсем уверенный в том, дурачат его или и вправду хвалят.
– Позвольте налить хозяину, да побольше. Мне же хватит и малости.
– Ага, вы, значит, тоже будете? – и сеньор Лопес обеспокоенно заерзал в своем кресле.
Но Рамон сделал вид, что не слышит, и вместо этого спросил:
– Где прошла ваша юность, сеньор?
Дальше можно было не волноваться. Рамон спокойно сидел и слушал сеньора Лопеса, который часами мог петь о своем суровом детстве и отрочестве, которые, несмотря на всю свою суровость, наградили его столь добрым нравом.
На протяжении трех недель моряк из Кадиса вил из сеньора Лопеса веревки. Всегда готовый услужить Рамон вел себя крайне любезно, особенно с матерью Тома, которая, однако, редко с ним заговаривала. Она чувствовала, что испанец неискренен, и ждала, когда он покажет свое истинное лицо.
Том ничего такого не замечал, но все же задавался вопросом, с чего бы неотесанному моряку украшать свое жилище свежими цветами.
Чернокожий паренек был временно устроен под полом таверны, в кладовке по соседству с провизией. Том приносил ему еду и следил, чтобы в его кувшине всегда была свежая вода. Одна мысль о том, что парнишка может скончаться от чахотки, была невыносима. Для Тома он стал единственной надеждой когда-нибудь разбогатеть.
В подвал никогда не проникали солнечные лучи, но, по словам Рамона, свет был бы губителен для глаз раба.
– Кроме того, – добавлял испанец, – так он не привлечет ничьего внимания. Представь, что будет, если поползут слухи о том, что мы держим в кладовке сына короля.
Все же матери и сестре Том решился сказать правду, но это не произвело на них большого впечатления.
– У меня теперь есть собственный раб, – сообщил Том Теодоре.
– Половинка раба, – поправила она его, – и что ты будешь с ней делать? И кстати, мы говорим о правой половинке или о левой? А может, вы поделили его посередине?