Кольцо «Принцессы»
Шрифт:
– У меня кончилось топливо…
– Как это понимать – кончилось топливо? – Он выпучил глаза. – Топливо, это же дрова…
Шабанов не считал себя тонким психологом, впрочем, как и физиономистом, однако сейчас вдруг уверился, что Иван Ильич не прикидывается, а на самом деле обескуражен и поражен словами пациента.
– В самолетах вместо дров используется керосин, – терпеливо объяснил он. – Так вот, у меня он и кончился…
– Керосин я знаю, это хорошо! – вдруг одобрил и обрадовался доктор. – Это уже прогресс… Знаете, молодой человек, однажды я ехал
– Нет, они работают на бензине или керосине. – Шабанов разговаривал с ним как с ребенком. – Мой самолет был реактивным. Это такие двигатели, которые разгоняют машину до сверхзвуковой скорости…
– Постойте, постойте! – перебил он. – Но почему за самолетами тянется пар, как за паровозом?
– Это инверсионный след! Двигатель выделяет тепло, а в верхних слоях атмосферы очень холодно, настоящий мороз. И получается облако…
– Конденсат влаги, это я знаю! Вы смелый человек. Прыгнуть с такой высоты… В моей практике первый случай!
Герман прикусил язык, неожиданно вспомнив Агнессу, которая занималась молекулярной оптикой – направлением в науке, о котором даже он, имеющий хоть и военное, но высшее образование, знал смутно и не мог даже точно сказать, к чему оно относится – физике или химии.
А этот доктор будто бы не имеет представления, на каком топливе летают самолеты…
Пауза заставила его вернуться к здоровью пациента.
– Ну-с! И когда же почувствовали боль?
– Четыре дня назад…
– Почему сразу не обратились за медицинской помощью?
Шабанов чуть не сказал, что не знает даже, где находится, в какой географической точке, в каком государстве, не то чтобы искать врача…
– Вот, обратился, – проронил он. – Первая возможность…
– Слишком поздно, молодой человек! – будто уже справку о смерти выписал. – Вы что, сами не чувствуете дурной запах?
– Откуда дурной запах?
– От вас! Из вашего уха! – Доктор принюхался. – Я сразу же почувствовал, идет процесс разложения тканей…
Герман обоняния не терял и дурного запаха от себя не чуял. Иное дело, воняла «принцесса» в НАЗе, и этот плут и хитрец сейчас на нее и намекал. А может, вообще явился проверить, жива она или нет…
– Это очень серьезно, молодой человек! Вы можете потерять не только слух, но и жизнь. – Иван Ильич застрожился, видно, припугнуть хотел. – Я с такими случаями вообще не сталкивался! Такое страшное заболевание! И как вы допустили? Сейчас придется сделать компресс… А ну, покажите ноги!
Разувшись и подтянув штанины, Шабанов поставил пятки на соседний стул и принялся разматывать бинт. Доктор увидел лодыжки, покачал головой.
– У вас еще и ожог! А это откуда?
– Тоже от катапульты, – сдержанно сказал Герман.
– Да что же это такое – катапульта?! Вы же изуродовали себя!
– Сам виноват, ботинки не зашнуровал…
Пулевые ранения доктор осмотрел молча, так же быстро и вынес вердикт:
– Нужна срочная госпитализация! Собирайтесь!
Шабанов откинулся на спинку стула, сказал определенно:
– В госпиталь не поеду! Лечите здесь.
– То есть как – не поеду? Вам необходимо очень серьезное и долгое лечение, под постоянным наблюдением, – он достал из саквояжа аэрозольный баллончик, опылил раны и ожоги на ногах. – Одевайтесь!
«А ху-ху, не хо-хо, доктор? – усмехнулся про себя Шабанов. – Может, поговорим о молекулярной оптике?»
Но вслух сказал:
– Если можете помочь – помогайте здесь.
– В этих условиях? – возмутился Иван Ильич. – Без специального оборудования и препаратов?.. Даже извлечь пулю нечем! Впрочем, и в лазарете нечем… Я никогда не видел пулевых ранений… Мне сообщили, обыкновенное воспаление среднего уха. Я практически ничего не взял с собой!
– Кто сообщил?
– Лев Алексеевич!.. А его! – Он сделал страшные глаза, словно сообщал великую тайну. – А его просила сама Агнесса!.. Что я отвечу им? Бросил вас с таким тяжелым заболеванием?
– Спасибо за заботу, Иван Ильич. – Шабанов натянул ботинки. – Мой поклон Льву Алексеевичу… ну и вашей Агнессе. Я остаюсь.
Он сломался, стал растерянным и беспомощным, чем опять пробудил сомнения.
– Хорошо… Ваша воля… Попробую доставить сюда кое-что… А сейчас могу сделать лишь согревающий компресс… Право же, ничего с собой нет!
– Компресс так компресс, – согласился Герман. – Если он поможет…
Доктор вынул листок промасленной бумаги, положил на нее большой клок ваты, обильно смочил ее спиртом, затем покрыл серой, марлевой салфеткой и пленкой; делал все со старанием, любовью, и Шабанов непроизвольно пришел к мысли, что он скорее всего даже не врач – фельдшер, и ничего, кроме компрессов да лечения насморка, не может.
– Послушайте, Иван Ильич… Может, мне и внутрь принять? – Герман кивнул на спирт. – В честь праздника!
– Внутрь? – испугался тот. – Это же спирт!
– Самый чистый напиток! К тому же если медицинский…
– У вас бред, молодой человек! – умоляюще проговорил доктор. – Не знаю, удастся ли мне вылечить вас в таких условиях? Если бы вы согласились на госпитализацию!..
Наконец он приляпал изготовленный бутерброд к уху, привязал полотенцем.
– Посидите немного, – предупредил. – Через минуту начнет греть.
Пока он собирал и укладывал в саквояж свои причиндалы, Герман почувствовал, как затихает головная боль и волна легкого, приятного жара катится от уха к горлу и темечку.
И в следующий миг понял, что теряет сознание! Дернулся за НАЗом, и вроде бы ухватил ее, поднял на колени, но пузырящийся огонь лавой хлынул вниз и обездвижил тело…
6
То, что он находится в операционной или в палате реанимации, Шабанов определил сразу, по стенам и потолку, выложенным белой плиткой, и все-таки спросил: