Кольцо Сатаны. (часть 1) За горами - за морями

Пальман Вячеслав Иванович

Машков слушал инженера и вздыхал. Значит, в лагерь. А тюрьма она и есть тюрьма. Спросил, не поднимая глаз:

— Какие там слухи, Иваныч? Все еще сажают нашего брата аль угомонились?

— Слухи такие, что на пересылке «Вторая речка» во Владивостоке народу собрали — непробойно. Добрая сотня тысяч новых, большей частью политических. Ждут теплоходов, а их, как всегда, мало, не рассчитывали на такой улов заключенных. Да никто и не предполагал, что аресты так долго будут идти. Ан, нет! Гонят и гонят. Врагов нашлось — немыслимо! Их гребут, а они прибывают. И какого народа! Твоя, к примеру, бригада, Михайлович, почти сплошь из крестьян, да? И у всех по десять, как и у меня.

Кажется, в деревнях пособирали последних умелых работников, вычистили для новой жизни. Теперь на город переключились, вы уже не самые главные враги, теперь враги из интеллигентов, из партийных работников, вот какие враги. И разница эта для Дальстроя ощутимая. Вы всю жизнь физически работали и никаких там восьми часов и отпусков не знали. Все вы можете, хоть и блоху подковать. И дом срубить, и бетон сделать, и пахать-сеять. Такие заключенные для Колымы — находка, ведь золото золотом, а хозяйство и тут надо вести с умом. А вот теперь из трюма будут выходить слабые, а то и такие, которых выносить надо. Люди умственного труда не способны к тяжелым работам. Как с ними-то? Если как с вами, то все они скоро поумирают. А дать им нормальную пищу, восьмичасовой рабочий день и выходные — это уже поблажка, пособничество врагам народа. По счету сотня тысяч рабочих рук — вон она, на «Второй речке». А по существу — одни кандидаты на тот свет. Кому же золото копать, дома и дороги строить? Это я вам говорю для того, чтобы знали: удержать вас на строительстве будет очень не просто, опять все мы окажемся под страхом: вдруг с вахты и на какую-нибудь шахту или на прииск? Из всех здешних только один Морозов попробовал, что такое золотой прииск, до сих пор бледнеет, когда вспоминает. Или уже забыл, Сережа, морозные ночи в забое?

— До конца дней в памяти, — тихо сказал Морозов.

— А мы новый лес нашли, — грустно сказал Машков. — Такая добрая лиственница.

— За «нашли» — спасибо. Будем иметь в виду. Этапом я вас напугал, конечно, но пока что мы опять начинаем строительство, продолжим его. Защищать вас буду, как только смогу.

В палатку пришли еще шестеро, которых Машков отрядил грузить тракторные сани. С ними пришел и Авдей, сел у дверей, поставив винтовку меж коленей.

АНТОН ИВАНОВИЧ

Лесорубы сидели, опустив головы, проклинали судьбу и тех недобрых людей, которые оторвали их от семьи, от привычного труда на земле, с плугом и конями, и раскидали в страхе по тюрьмам, отправили на край света только потому, что умели они растить хлеб, беречь и холить свою землю и жить лучше, чем живут бездельники. И на Колыме рук своих не жалеют, работают, как привыкли работать. Однако впереди у них, похоже, новые испытания, страх очутиться на каторге, а там если и выживешь, то останешься без сил и здоровья.

Понимая невысказанные эти думы, Антон Иванович сказал:

— Вот так я и выложил все начальнику нашему, майору Силаеву: на стройке нашей опора — одна бригада и для перекрытий, и на каменных работах, без вас этажи не подымем, стройка будет стоять, если вас отправят. Лесозаготовка свою роль выполнила, укрыла вас на время. А вот как удержать в самом Дебине, когда вы маячите перед глазами? И это сказал майору. Кажется, он понял, обещал сделать все, что в его силах. Выше головы, мужики, не томите себя, все будет в порядке. Конечно, никто из нас не застрахован от неожиданностей, но начальство тоже понимает, кого надо удержать на строительстве. Думаю, всем вам лучше не мельтешить на глазах начальства, спокойно работать, как вы умеете.

Опять в палатке повисла тишина. Булькала, испуская аромат, уха в котле, из подпечья вырывался жаркий свет сгорающих дров, отблески его скользили по лицам, по серому брезенту палатки, по уложенному вдоль стенки инструменту, отполированному деревом и цепкими руками. Снаружи доносилось тарахтение трактора на малом газу. Не глушили.

— Так! — сказал Машков. — Обед готов, Антон Иванович.

— Можно и отобедать.

И загремели миски и ложки.

Антон Иванович остался ночевать в бригаде. Тракторист, похлебавши ухи, отправился в Дебин. Лесу в штабеле было еще на пять-шесть ездок. Надо бы валить еще, но судьба лесорубов пока была неясной. Кто знает, что завтра?..

Утром Сергей взялся за инструмент, но Машков сказал:

— Ты уж, это… Не бросай рыбалку, подкорми нас. Удача на реке не каждый день, известно. Антон Иванович, не желаете на реку? Утешное дело.

— Я с тобой по лесу похожу, определим, сколько его там, а со следующим трактором вернусь на стройку. Топай один, Сережа, удачи тебе. И не теряй присутствия духа! Чуть что, место у бетономешалки за тобой.

В этот пасмурный день рыбалка у Сергея не получилась, он вытащил только двух налимов, а потом целый час ни одного поклева. Замерз у лунок. Побегал вокруг, посмотрел в сторону поселка и раз, и другой, решительно сунул топор за пояс и встал на лыжи. Прошлый его след замела позёмка, идти было вязко, он поглядывал не столько под ноги, сколько на улицу поселка, впрочем, пустую улицу.

Кругляков у знакомого дома лежало навалом, он рубил сперва в полушубке, потом, разогревшись, снял полушубок и принялся за дело в одной телогрейке. Так сподручней.

Часа два колол, ворох порядочный вырос, недоумевал, почему никто не выйдет? Вскорости, из-за угла показалась хозяйка с мальчиком за руку, она прошла мимо крыльца, подошла близко, сказала улыбчиво:

— Здравствуй, дровосек. Здоров ли?

— Как видите, — Сергей приподнял шапку. — Это ваш? — кивнул хлопчику и улыбнулся.

— Сережа, ты мой? — спросила мать.

— Я и папин тоже, — тихо ответил пятилетний малый.

— Тезка мой, выходит.

— Вот как! Такое совпадение. Вы все еще за речкой?

— Да, последние дни.

— А потом?

— Как начальство распорядится.

— Понимаю. Знаешь что? Хватит тебе топором махать, вон какая гора. Отдохни. Я скоренько обед разогрею и сразу двух Сергеев накормлю.

— Неудобно, как-то…

— Удобно. Я мужу о тебе сказала. И за что ты — сказала. Он вздохнул — и все. Не упрекнул.

— Похоже на милосердие.

— Такого слова в наши годы никто уже не знает. Спасибо, что вспомнил. Ну, а обед ты заработал. Еще как!

И вошла в дом. Через десяток минут крикнула в форточку:

— Заходи!

Если что и удивило гостя в этой двухкомнатной квартире колымского офицера, то разве что светлые бревенчатые стены, совсем как в лесном селе Унгоре за Городком, где он работал. Деревенская рубленая изба. Над столом висела лампа с бумажным абажуром, на одной стене обязательный портрет Сталина в рамке, на другой — семейный портрет. Три стула и платяной шкаф, табуретки на кухне. Жилище аскетов. Или заезжих ненадолго людей.

Он так и сказал, когда усаживался к столу под любопытным взором тезки.

— Нормативная обстановка. Казенная. А зачем свою заводить? Сегодня здесь, завтра Бог знает где.

— А ты что делаешь? — спросил мальчик.

— Дрова рублю. И лес пилю, чтобы дома строить.

— А зачем?

— Чтобы людям было где жить. И чем печки топить.

Давненько Морозов не ел мясного супа из тарелки! Домашним, забытым повеяло на него со стола, накрытого скатертью. Хозяйка сидела напротив, подбодряла: