Кольцо Сатаны. (часть 1) За горами - за морями
Шрифт:
— Ешь, ешь, у меня целая кастрюля.
— И еще картошка, — сказал маленький Сережа, — с мясом.
— С консервами, — уточнила мать. — Сережа, тебе еще долго… Ну здесь?
— Шестьсот пятьдесят дней.
— Ты считаешь дни?!
— Еще бы!
— А потом?
— Нас если и выпускают, то с ограничением. Дадут жить где-нибудь в глуши и никуда больше.
— Мы тоже всю жизнь в глуши…
— Мне это не страшно. Я агроном. Могу просто крестьянствовать. Лишь бы не мешали.
— Ты сильно обижен?
— А как вы думаете? Ни за что ни про что — тюрьма.
— На кого же обижен? — И проследила за его взглядом. Он отвел глаза от портрета. — Вдруг он не причем, Сережа? Вдруг его сбили с толку, наговорили, напугали, наконец?..
Сергей склонился над тарелкой. Он уже твердо знал, кто и кого сбил с толку. Не надо объяснять. И разговор прекратился. Хозяйка подлила еще, принесла мясо с картошкой, чай.
— Извини, картошка у нас сладковата.
— Подморожена. Наверное, когда везли. По таким-то холодам…
В этом доме, пусть и на короткое время, он обрел забытый семейный покой. Конечно, здешние офицеры и тем более солдаты войск НКВД тоже как бы в заключении. Только условия жизни другие. Уехать им нельзя, служба. И нелегкая. Сергей так думал, отвечал на вопросы своего любопытного тезки и его матери. Уже одеваясь, услышал тихое:
— У меня брат где-то пропал… Наверное, как и ты. Полтора года нет вестей. Спаси его, Господи!
Сергей Морозов шел к своим лункам, порядочно нагруженный добром. И хлеб, и консервы, и пшено, даже сахар. Словно знала хозяйка, что не встретит она больше дровосека, судьба которого так сходна с судьбой ее брата.
На крючках в уже замерзших лунках Морозов нашел еще два небольших налима. Хариусы в этот день не попадались. Выходной у них, что ли?..
Прошло меньше недели, в лес приехал сержант и приказал Авдею вести бригаду в Дебинский лагерь. Лес в распадке остался живой.
Что больше всего удивило лесорубов в лагере, так это полупустые бараки. Бригада устроилась на дальних нарах, поправили скособоченную печку, расшуровали ее. Тотчас к печке подошли и окружили ее барачные старожилы, освобожденные от работы кто по болезни, кто по полной немощи. Двое узнали Машкова, они работали под его руководством пока не разлучили. Бригадир спросил их о житье, хотя и без вопроса было видно, что за житье у больных. Стояли они в порванных бушлатах, в изношенных холявах на распухших ногах, а в глазах стыла голодная тоска и надежда — вдруг у новоселов найдется что-нибудь съедобное. Машков спросил:
— Куда народ подевался?
— Увезли народ. Два дня подряд увозили. Куда-то на север. На новые прииски.
Весть была страшная. Но пришел Антон Иванович, бодро поздоровался, громко объявил:
— Завтра на бетономешалку. Сто мешков цемента уже привезли. Песок и гравий есть. Получил задание: к середине мая закончить перекрытие и подняться на второй этаж. Оконные проемы зашивают, печки поставим, чтобы бетон схватывался в тепле. Не пугайтесь пустоты в лагере, в иные дни тут битком, дают отдых транзитным, которые с теплохода. Среди них много слабых, старых, больных. Говорят, кроме «Джурмы» подошли теплоходы «Ежов», «Кулу» и еще какой-то, не помню названия. Женщин много привозят.
— Их тоже на прииски?
— Пока не додумались. Везут по той дороге, что вправо от трассы, вдоль реки. Там совхоз «Эльген» и лесозаготовки. Сплошь женские лагеря. Вчера последняя партия ночевала. Все жены и родственники «врагов народа». Смотреть без слез нельзя. Интеллигентные, привыкшие к обеспеченной жизни, а тут… И сроки — от пяти до пятнадцати. Вот такие дела, ребятки. Ты как, Сережа? В норме? Заходи перед ужином, угощу чаем.
Тревога висела над Дебинским лагерем. Сто тридцать оставшихся там заключенных пребывали в состоянии постоянной напряженности, теряли сон от одной мысли, что сейчас откроется дверь и нарядчик возвестит об этапе.
Ближе к вечеру у вахты остановились машины, из них высаживались заключенные, строились, по счету шли в зону. Это были женщины, закутанные до глаз, все в ватных брюках, холявах и в разношерстных платках. Все на одно лицо: старые и молодые. Из бараков высыпали мужчины: такой невероятный случай! Прибывших, человек до ста, отправили в столовую, там они поужинали, немного согрелись и тем же порядком, с конвоирами прошли к четвертому угловому бараку. Значит, только на ночлег, чтобы утром отправить на тот самый «Эльген», что ниже по Колыме.
Общение с новенькими пресекалось строжайше. У барака все же крутились урки из лагерной обслуги, выменивали курево, какие-то вещи, их гнали, увертливо ловили, тащили в карцер. На входе в женский барак поставили охрану, но уборная в зоне была одна, медпункт тоже один. В свете прожекторов то там, то здесь появлялись фигуры, они испуганно по двое-трое переходили двор, ждали друг друга, тихо переговаривались. Все для них было страшно и чуждо.
Когда Морозов шел от инженера, его путь пересекли три женщины, возвращавшиеся от фельдшера. Одна спросила:
— Где мы находимся?
— Разве вам не сказали? Это Дебин, четыреста километров от Магадана. — И добавил: — Вас везут в совхоз «Эльген», сто километров в сторону. Вы из Москвы?
— Ленинградские. Из «Крестов», — с оглядкой сказала пожилая. — Тут, говорят, очень плохо, верно это?
— Невесело, — ответил Сергей. — Правда, дело к лету…
— О, Господи! — вздохнула собеседница. — Вы давно здесь?
Он сказал и тут же спросил:
— Как там, в центре, не успокоились?
— Нет, — ответили ему. Берут и берут, полны и тюрьмы и пересылки.
Рано утром мимо казармы прогремели три машины с фанерными коробами над кузовами. Пошли на «Эльген».
На стройке закрутилась, загудела бетономешалка, пошел кирпич и раствор. Сергей стоял у рычагов, следил, как загружают емкость, включал подогретую воду, чтобы через короткое время опрокинуть в короб содержимое — уже готовый теплый бетон. Его тачками возили по сходням наверх. Бригада работала слаженно, без понуканий. Антон Иванович заходил к ним оживленный, радостный. С удовольствием потирал руки. Наконец-то он снова на работе! В нем заговорил инженер, профессиональное чувство заглушило тоскливое ощущение тюремщины.