Кольцо великого магистра (с иллюстрациями)
Шрифт:
Но и второй удар не заставил Киркора подчиниться. Обратив окровавленное лицо к князю, он просил его милости.
— Приготовьте у крыльца тупой кол, — прохрипел великий князь, утомившись наносить удары.
Смерть на колу — страшная смерть.
Тихонько подвывая и стуча зубами, боярин Киркор стал разворачивать сверток. Встряхнув княжескую рубаху, он надел ее на трясущееся тело.
Великий князь Ягайла и все, кто был с ним, смотрели молча.
И вдруг Киркор отчаянно закричал. Задыхаясь, он рвал с себя отравленную рубаху. Люди почувствовали удушье и раскрыли все окна и двери настежь. Редкие волосы на голове великого князя шевельнулись от страха.
— Вонючий пес! — прошептал
Через полчаса великий князь приоткрыл дверь в сени. На полу он увидел мертвого постельничего с искаженным, вспухшим и синим лицом.
— Поганец! — плюнул на труп великий князь. — По делам своим принял ты достойную мзду. — Он все еще не мог успокоиться. — Недосмотрела бы матушка — и я, великий князь, лежал бы мертвым.
— Господине, — тихо сказал боярин Сурвилл, — мои люди видели, как боярин Киркор выходил из дворца Гринвуда.
— Ты хочешь сказать, что краснобородый святоша отравил мою рубаху? — так же тихо спросил Ягайла.
— Мыслю, без него не обошлось…
— Коня, Лютовер! — крикнул великий князь, сверкнув черными глазами.
— Не говори Гринвуду о моих подозрениях, великий князь, хуже будет для дела, — хотел удержать боярин Сурвилл. Но куда там…
Нащупав холку, Ягайла мигом вскочил на вороного коня, подведенного Лютовером.
— Посадить его, мертвого, на кол! — крикнул он, указав на тело Киркора.
Гремя подковами, конь вынес князя из ворот замка. Чуть позади скакал стремянный боярин Лютовер.
Стражники железными крюками выволокли мертвеца из сеней и забросали дощатый пол душистыми травами.
Отец Федор, оправившись от страха, вылез из-под поленницы березовых дров и направился к малому крыльцу, из которого был ход на половину княгини Улианы.
Глава четырнадцатая. ЯГАЙЛА ОЛЬГЕРДОВИЧ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЛИТОВСКИЙ И РУССКИЙ
— Ты говоришь, я накликал на себя гнев богов, — сдерживая бешенство, сказал великий князь Ягайла; маленькие черные глазки его сверкали. — Отведи от меня их гневную руку, на то ты и великий жрец.
Ягайла поостыл в дороге и, увидев великого жреца, не стал попрекать его отравленной рубахой.
— Уважать старших завещано богами, — хмуро ответил Гринвуд, — и ты знаешь, что я только ничтожный служитель великого Перкуна. Через меня он передает людям свою волю. — Жрец поднял на князя свои серые холодные глаза. — Духи предков рассердились и грозят навредить тебе… Вместе с нами они живут невидимые. — Он повел вокруг рукой.
— А русские священники толкуют, что дух, освобожденный смертью, улетает в очень далекие места: либо в рай, на небеса, либо в ад, глубоко под землю. Может быть, безопаснее нашему народу принять их веру? — И Ягайла вытер вспотевшую лысину; он не любил и боялся говорить о душах умерших.
Не чувствуя себя спокойным в замке великого жреца, он опасливо посмотрел по сторонам.
Комната, служившая для приема гостей, была украшена дорогими восточными коврами. На полу лежали тяжелые медвежьи шкуры. Сверху нависал потолок из тяжелого дуба с квадратными брусьями. На самом верху наружной стены едва светилось несколько маленьких и узких окон. Стекол не было, в непогоды окна прикрывались промасленной холстиной. В глубокой нише пряталась статуя Перкуна высотой в два локтя, отлитая из чистого золота. Золотой Перкун ничем не отличался от огромной деревянной святыни в главном храме. Вместо глаз у него торчали два рубина, как две крупные вишни. Обычно золотой Перкун был закутан бархатным покрывалом, но сегодня жрец снял его. Идол с давних пор передавался из рода в род, и сейчас никто не мог назвать ни времени, когда он был сделан, ни имени мастера.
Услышав
— Посмотри, великий князь. — Он отдернул алый суконный завес, скрывавший от любопытных глаз небольшой поставец.
На полке Ягайла увидел десятка два рукописных книг в кожаных переплетах. Он заинтересовался и попробовал поднять толстую книгу, окованную железом.
— Ох, тяжела! — сказал он.
Ягайла еще раз приподнял книгу и покачал головой.
Взгляд его случайно упал на истукана в нише. Увидев, что князь смотрит на золотого Перкуна, жрец взял в руки подсвечник с тремя горящими свечами и поднес его ближе к идолу. Совершилось чудо: глаза Перкуна ожили, засветились, засверкали. Да и сам бог засветился дрожащим золотым светом.
Великий жрец любил удивлять.
Князь, открыв рот, смотрел на ожившего бога. Ему казалось, что Перкун на его глазах оброс золотистыми волосами, залохматился и стал выше.
Гринвуд чуть заметно двигал подсвечник, и грани рубиновых Перкуновых глаз вспыхивали красными огоньками.
— Это великий Перкун, — сказал жрец, — тебе одному из непосвященных посчастливилось увидеть его воплощение. — И про себя подумал: «Что бы ты сказал, если бы увидел бога Поклюса в моих подземельях?» Легкая усмешка тронула его губы.
Ягайла быстро взял себя в руки и сделал вид, что по-прежнему заинтересован книгами.
— Только очень умные люди могут писать тяжелые и толстые книги, — сказал он. — Можешь ли ты написать такую книгу о своих богах, Гринвуд?
— Тут все ложь, — спокойно ответил жрец.
Ягайла махнул рукой. Он не разбирался в богословии. В охотничьих собаках он знал толк и мог бы поспорить.
— Я прочитал их и проник в тайны христианских попов и знаю, что они обманщики, — продолжал говорить великий жрец. — Их даже нельзя назвать христианами. Они только наполовину христиане, а наполовину язычники. Они отказались от заветов предков и не уверовали до конца в христианские законы… Креститься литовцам, великий князь, — ты подумал, что говоришь?! Крещеные литовцы не смогут жить свободными, они навсегда потеряют честь и достоинство. Они погибнут в рабстве. Народ без прошлого, без предков! Вспомни пруссов, что стало с этим могущественным народом. Кто будет беречь наши леса, — повысил голос Гринвуд, — если покинут нас боги? Ты забыл, великий князь, что завещал великий служитель богов Лодзейко? Он завещал свято беречь наши священные леса. В них живет прекрасная Летува, оберегающая свободу литовцев, Летуванис, слезно молящий Антрипоса о счастье Литвы. Его слезы обращаются в дожди, орошающие наши реки и озера священной водой, дают жизнь рыбам. А если на месте тенистых лесов останутся голые пни и ветер будет гулять между ними, как по чистому полю, тогда улетит Летува, унесет с собой счастье и свободу литовцев. Замолкнет Летуванис, и боги, не слушая его сладких песен, забудут нашу бедную родину. — Великий жрец расчувствовался, на его глазах показались слезы. — Высохнут озера, измельчают реки, придут чужие люди и на веки вечные поработят нашу землю, — грустно закончил Гринвуд.
— Я хочу жениться на русской, Гринвуд, — круто свернул разговор Ягайла. — Не будут ли боги против такого брака?
— Боги никогда не запрещали литовским князьям жениться на русских, — ответил жрец. — От этого ширилось и крепло государство. С кем из русских князей ты хочешь породниться?
Ягайла немного поколебался.
— Я хочу взять в жены дочь великого князя московского, Дмитрия… Я доверяю тебе тайну, великий жрец.
— Сила московского князя немалая, — продолжал Гринвуд, поглаживая красные косички, — он победил татар и умножил свое государство. Дмитрий будет крепнуть все больше и больше. Ты роднишься с ним как равный с равным?