Кольцо времени
Шрифт:
Юра нахмурил лоб.
— Извините, я что-то не очень понял. Почему именно двести лет? Это... как-то связано с особенностями культа?
Бондарь задумался.
— Видите ли, Юра... — Было видно, что он старается подобрать правильные слова. — Со дня смерти Никольского прошло более ста лет. В попавших ко мне бумагах, описывающих культ «Двенадцати Голов», было сказано, что каждый двенадцатый череп, так называемой «высшей градации» — тот, в котором способна зародиться та самая «незримая сила» — появляется на земле не ранее, чем через триста лет, а то и позже. Остальные одиннадцать черепов могут быть взяты от кого угодно, и пригодны они только для минимальных мистических нужд. Но именно они помогают обрести силу последнему, двенадцатому — «черепу Избранного». Сто тридцать лет назад зло получило череп Никольского, но тут же фактически потеряло его.
Юра подумал немного над словами Бондаря и спросил:
— Интересно, а какие черепа они использовали раньше, если «Избранных» на земле так немного?
Бондарь, помолчав, вздохнул, и, как будто нехотя, сказал:
— Сложный вопрос, Юра... Некоторые источники, причем совершенно не относящиеся к культу «Двенадцати Голов», смутно указывают на то, что летом 1517 года на кладбище города Хертогенбос в Нидерландах неизвестными вандалами была вскрыта могила живописца Иеронима Босха.
— Босха? — удивился Юра.
— Босха, — подтвердил Бондарь. — Если верить, произошло это спустя ровно год после его смерти. Как и следовало ожидать, из мо-гилы пропала голова. Точнее, то, что к тому времени от нее осталось. Возможно, информация об этом факте не совсем достоверна и успела обрасти домыслами, но, согласитесь, она наводит на определенные раздумья. Вот смотрите: череп Босха от черепа Никол-ьского отделяет период времени как раз около трехсот лет. Если быть точными, то триста сорок. Оба черепа были украдены. И Босх, и Никольский в своем творчестве затронули тему человеческого безумия, как одной из форм тайной сущности бытия — они от-крыли в ней массу потаенных глубин, прочно связанных с «миром невидимым». А то, что им обоим в этой теме было открыто нечто большее, чем остальным представителям рода человеческого, мне Вам доказывать не надо. И еще — есть сведения, что и Босха, и Никольского почему-то отпевали не в храмах, а прямо на могилах. Но об истинных причинах этого нигде ничего не сказано.
— И что же стало с черепом Босха?
— Увы, дальнейшая судьба его мне неизвестна. Но если предположить, что он — звено все той же цепи, то, скорее всего, его, как и череп Никольского, тоже не успели использовать по назначению.
— То есть? В смысле... — Юра слегка замялся, — почему?
— Тоже сложный вопрос. Известно ведь, что любое действие рождает противодействие. Я совершенно убежден, что культу «Двен-адцати Голов» во все века противостояла и противостоит некая тайная сила. «С обратным знаком», так сказать. Подозреваю, что не менее просвещенная и могущественная. Ее следы пока скрыты от меня... — Бондарь помолчал немного, кивнул какой-то своей мыс-ли, и потер между собой пальцы левой руки. — Череп Босха бесследно исчез. Череп Никольского ушел прямо из рук под видом нелепой случайности. Хотя он и продолжает фигурировать как бы в другой ипостаси, но к себе фактически уже не подпускает... Интуиция подсказывает мне, что кто-то или что-то стоит за всеми этими «неудачами», но можно ли на это рассчитывать?
— Вот бы узнать...
— Вот бы... — грустно ответствовал Бондарь. Казалось, он был прилично раздосадован. — Пока можно сделать только один практический вывод — адепты культа «Двенадцати голов» всеми силами будут стараться оставить череп в поезде. Для них это теперь единственный способ воспользоваться его силой — судя по всему, достать оттуда череп они уже не могут.
— Это почему же? — с интересом спросил Юра.
— Есть еще одна особенность... Дело в том, что выйти с черепом из поезда, да и просто взять его в руки и при этом остаться живым, сможет только ребенок. Создание чистое и непорочное. «Дети суть Ангелы», и высвободившаяся из черепа неизвестная сила не властна над ними, — Бондарь остановился и посмотрел на Юру, — Только ребенок может разорвать Кольцо Времени.
— Ну... по большому счету, это не такая уж и проблема.
— Да? — Бондарь поднял брови и усмехнулся, — Боюсь, что манускрипт с «Алгоритмом», если он, конечно, существует, найти гораздо проще, чем ребенка, который согласится войти в «поезд-призрак». — Он развернулся и вновь неторопливо зашагал по шпалам, жестом приглашая Юру следовать за собой.
Юра вспомнил Вовкины глаза в тот момент, когда Стас рассказывал про его отца. Сомнений быть не могло — Вовка обязательно все сделает как надо и не испугается.
— Мне еще хотелось бы кое-чем Вас удивить, — сказал Бондарь. — Взгляните сюда.
Справа по ходу Юра увидел еще одну ручную стрелку. Один из путей, ведущих через нее, упирался в железные ворота какого-то предприятия. На воротах красовался весело раскрашенный знак «кирпич». Чуть поодаль на железном стержне висела ржавая табличка с надписью: «Граница станции „Сокол“».
— Это... — начал было Юра.
— Да. В этом месте система московского метрополитена соединяется с железнодорожной сетью. На профессиональном жаргоне это называется «гейт». Таких гейтов в Москве всего два, но этот — самый старый. И самый известный. В ряде кругов... Он стыкует Рижскую железную дорогу с технологической развязкой депо «Сокол», а та, в свою очередь, переходит в густую сеть подземных рельсовых коммуникации. Представьте, что эти гейты есть практически во всех городах, сумевших позволить себе такую роскошь, как метрополитен...
Юра с интересом оглядел стрелку. Проходящие через нее рельсы отражали предзакатное солнце — судя по всему, этой веткой иногда пользовались. Интересно, зачем... Тут Юру осенила еще одна мысль.
— А что же тогда с трамвайной сетью? — спросил он, — Или это нечто совсем отдельное? Бондарь вновь задумался.
— Тут все еще загадочней... Например, московская единая трамвайная сеть была разорвана еще в шестидесятых, когда, в угоду троллейбусу, начали ретиво снимать рельсы на старейших маршрутах. У меня есть подозрения, что причины этой акции лежат гораздо глубже, и троллейбусы здесь всего лишь отговорка. Но доказательств этому я пока не нашел. Фактически теперь мы имеем в Москве несколько автономных трамвайных сетей. Но кое-где остались стыки с железной дорогой. Насколько мне известно, в двадцатые годы где-то в районе «Тимирязевской» еще бегал паровичок — его маршрут захватывал и трамвайные, и железнодорожные пути. А во многих городах трамвайные и железнодорожные линии вообще образуют одну систему. Так что сами видите, трамвай вполне вписывается в топологию мировой рельсовой сети и, наверняка, по-своему влияет на нее. Хотя, данных о появлении «призраков» на трамвайных путях лично у меня нет.
— Зато у меня есть, — сказал Юра. — Существует московская легенда о том, что на трамвайных путях в Рощинских переулках иногда можно увидеть переполненный трамвай образца начала века. Непонятно, откуда он появляется и куда исчезает, кто эти люди, что едут в нем... но тех, кто встречал этот трамвай, якобы, начинали преследовать всякие несчастья и неприятности.
Бондарь захохотал. Насмеявшись вдоволь, он утер глаза платком и сказал:
— Ох, молодой человек... Давайте все-таки отделять зерна от плевел. Так ведь можно далеко зайти... — он вновь утерся платком, — если и бегает там такой трамвайчик, то историю этой легенды надо изучать отдельно, а не в контексте «поезда-призрака», который, собственно, и призраком-то не является. Тот трамвай, если он есть (в чем лично я сомневаюсь!) явление, скорее всего, полуматериальное. В отличие от нашего с Вами обычного, вполне реального поезда, для которого просто изменились свойства Времени...
Юра мучительно переваривал получаемую информацию.
— Через Москву, Юрий, проходят линии одиннадцати железнодорожных направлений. Относительно независимых, но! — Бондарь многозначительно поднял вверх указательный палец левой руки, — все они замыкаются друг на друга посредством колец Московской окружной железной дороги, и тем самым образуют единую мощную железнодорожную структуру колоссального масштаба. А теперь представьте, что как минимум два направления стыкуются с Московским метрополитеном и с трамвайной, пусть разорванной, но сетью. Добавьте сюда метрополитены и трамвайные линии других городов, служебные, заводские и засекреченные рельсовые пути... Богатое воображение Юры услужливо иллюстрировало рассказ Бондаря, рисуя перед глазами модель мировой железнодорожной сети. Модель почему-то напоминала огромный, монстрообразный клубок из свернутых «мебиусом» рельсов, путаницы проводов и разнообразия цветных огней. Некоторые рельсы были ржавыми и обрывались где-то на полпути... По клубку, словно гусеницы, шныряли поезда. Рядом с большим клубком в пространстве висели паутинки трамвайных линий и маленькие клубки метрополитенов. Все в них было, как у железной дороги, только гораздо плотнее, гуще, сложнее. Маленькие клубки соединялись с большим тонкими ниточками с ручными стрелками. В мозгу опять вспыхнуло новое певучее слово «гейт», сказанное Бондарем.