Колдовское зелье
Шрифт:
— Лупе всеми силами старалась научить меня своим секретам, но заклинания — сложная штука. — Пита оживилась. — Мне каждый раз хотелось добавить в них что-нибудь свое и посмотреть, что из этого выйдет.
— Так вот почему ты так чудесно готовишь — благодаря творческому подходу!
— Но дополнять заклинания и добавлять новые приправы в блюдо — разные вещи, — пробормотала Пита.
— Ну, это еще неизвестно. Может, когда-нибудь ты выдумаешь самое величайшее из заклинаний! Может, оно будет
— О таком я могу только мечтать! — Эти слова Пита произнесла так печально, что Кэти поняла: она стыдится своих неудач. — Я буду стараться. Беда в том, что, когда я пробую что-нибудь новое, все выходит наперекосяк.
— О, Пита, как бы я хотела... — Кэти осеклась, вдруг ощутив уныние и неуверенность. Чего она этим добьется? Она не верила в колдовство. Но Кэти слишком любила Питу, чтобы оскорбить ее, признавшись в своем неверии.
— Что тебя беспокоит, Флакита?
Кэти бросилась в объятия Питы.
— Мне будет недоставать тебя, Пита.
— Зато у тебя появится муж и начнется новая жизнь.
Но замки Мориса так далеко! И кроме того, они слишком напоминают роскошные дворцы Арми. Почему-то Кэти казалось, что Морис не позволит ей часто приезжать сюда, в деревню к обожаемой Пите, а Кэти знала: только Пита и любит ее по-настоящему. Вот почему Кэти привезла своего ребенка сюда, в эту нищую деревню, пытаясь обеспечить дочери счастливое детство, полное любви, какого никогда не было у нее самой.
От слов Питы слезы выступили у нее на глазах, и Кэти выпалила правду, в которой не смогла бы признаться ни единому человеку в мире:
— О, Пита, это ужасно! Я не могу поговорить с Сейди о Морисе. Я... Пита, я хочу влюбиться, я хочу любить Мориса...
— Полно, моя маленькая Флакита, ты же сама говорила мне, что любишь его...
— Да — потому, что хотела поверить собственным словам!
— Но во всех газетах пишут...
— Там повторяют лишь слова, сказанные журналистам мамой и Арми. Но дело вовсе не в том, что Морис слишком плох для меня!
— Тогда в чем же?
— Я хочу любить его так же сильно, как любила Рейфа.
Пита перевела взгляд на странного вида шаткое сооружение из коробок, небрежно прикрытое неровными обрезками белого атласа.
— Ты видела, какой алтарь воздвигла наша маленькая Гордита?
Обернувшись, Кэти заметила наконец маленький алтарь, неуверенно прислонившийся к сооружению Питы.
— Она сделала его в честь Рейфа, — объяснила Пита. — Она так старалась! Я не говорила тебе об этом, потому что...
Ошеломленная Кэти шагнула к алтарю. Три неустойчивые коробки были лишь отчасти прикрыты обрезками атласа. На нижней коробке Сейди разложила свои немудреные сокровища. В центре, словно корона
Лиловый светящийся череп торжествующе щерился, глядя на Кэти пустыми глазницами. Рядом с ним, в маленькой позолоченной рамке, которую Сейди потребовала купить на прошлой неделе, лежала фотография Рейфа на мотоцикле.
Так вот почему Сейди закатила такой скандал на рынке!
Эта фотография Рейфа, единственная оставшаяся у Кэти, поскольку Арми разыскал и уничтожил остальные, прежде была заперта в шкатулке с драгоценностями. Считалось, что Сейди даже не подозревает о ее существовании.
Кэти невольно потянулась к медальону, в котором хранила ключ.
Каким-то образом маленькая плутовка, всегда с негодованием отрицавшая, что она постоянно роется в вещах Кэти, утащила и ключ, и фотографию.
Но Кэти размышляла не о многочисленных проказах Сейди, а скорее о той горькой причине, следствием которой они являлись.
Бедная малышка отчаянно тосковала об отце.
— О, Пита... — пробормотала Кэти, обмякнув перед маленьким алтарем. Передернувшись, она притронулась к ярко-лиловым светящимся надбровным дугам черепа. — Я должна выйти за Мориса, и чем скорее, тем лучше. Сейди необходим отец. Знаю, со временем она примирится с Морисом.
— Но если ты сама не любишь его...
— О, Пита, если бы на свете и вправду существовало колдовство! Если бы ты только унаследовала дар Лупе и сумела состряпать зелье, от которого я влюбилась бы в Мориса без памяти!
Пита застыла, борясь с уязвленной гордостью и глубокой скорбью.
Кэти мгновенно поняла, что натворила.
— Пита, прости! Напрасно я сравнила тебя... но я не хотела...
— Все всегда хвалят только Лупе, даже ты, — произнесла Пита сдавленным, оскорбленным голосом.
Последовало неловкое, ледяное молчание. Обе женщины почувствовали страх отчуждения.
Слишком поздно Кэти поняла, что собственная боль ослепила ее и привела к необдуманной жестокости.
Простого извинения здесь уже было мало.
Одно дело — когда Пита сама пыталась принизить себя и свои таланты, и совсем другое — критика со стороны. Кэти знала: одного неосторожного замечания или шутки по поводу того, что Пита — сплошное разочарование по сравнению с ее матерью, хватало, чтобы обычно жизнерадостная Пита несколько дней ходила мрачнее тучи.
— Пита, я и вправду не хотела тебя обидеть. Ты же сама понимаешь. Я даже не верю...
— Нет, веришь, — угрюмо перебила Пита.
И ты права: дара Лупе у меня нет. Я всего лишь жалкая обманщица. Мои заклинания никогда не действуют — вспомни Пачеко! Так кого же я пытаюсь обмануть?