Колдовской мир (Книги 4, 5, 6, 7 цикла "Колдовской мир")
Шрифт:
Во время этих дебатов мой брат молчал, но я читала по его лицу, что он принял собственное решение. Когда мы вернулись домой, я посмотрела на него и сказала:
— Настало время, когда никто уже не может держать меч в ножнах. Если ты хочешь уйти — иди с нашим благословением и пожеланием удачи. Будь уверен, что мы будем в безопасности, когда уйдем в холмы — кто лучше знает их тайны, чем Эфрика и я?
Он долго молчал, потом открыто посмотрел на меня.
— Я год сидел здесь, как в ловушке. Но я был связан своим обещанием.
Я
Эфрика встала и извлекла из своих запасов бутылочку с настоем трав, которую я у нее никогда не видела. Она держала ее обеими руками, а пробку открыла зубами, как бы опасаясь пролить содержимое. В кубок полилась золотистая жидкость, наполняя комнату пряным ароматом созревших трав.
Я держала кубок, а она наполнила его до половины и ушла, оставив нас с Эйлином за столом друг против друга. Я поставила кубок, взяла руки Эйлина и приложила их к гладкому серебру.
— Пей, — сказала я ему. — Выпей половину того, что есть. Мы должны выпить эту чашу вместе, прежде чем расстаться.
Он молча поднял кубок обеими руками, отпил половину и поставил. Я в свою очередь взяла кубок и выпила то, что осталось:
— Пока мы будем в разлуке, — сказала я, — я буду читать в этом кубке твою судьбу. И пока серебро останется чистым, как сейчас — все будет хорошо. Если оно помутнеет…
Он не дал мне кончить:
— Сейчас война, сестра. Ни один мужчина не может быть в полной безопасности.
— Справедливо, — согласилась я. — Но иногда зло может притвориться благом.
Эйлин сделал нетерпеливый жест. У него никогда не было интереса к мудрому учению. Вроде бы он считал его пустым делом, но вспух этого не высказывал. Он и сейчас не сказал ничего.
Я убрала кубок и стала вместе с Эфрикой собирать то, что Эйлин должен был взять с собой — теплое одеяло, пищу, воду, мешочек с целебными травами. И он ушел, как и мой отец.
Люди Варка ушли тоже. Несколько молодых людей последовали за моим братом, потому что он, несмотря на свою молодость, был вожаком среди них, благодаря своему умению обращаться с оружием, а мы, остальные, забили двери наших домов, навьючили наших пони и ушли в холмы.
Это была тяжелая зима. Сначала мы приютились в одной деревне, а потом, когда стало известно о приближении рейдеров, ушли дальше вглубь, в бесплодные земли. Мы жили в пещерах, и к нам все время приходили слухи о дальнейших продвижениях захватчиков.
Меня и Эфрику постоянно призывали для лечения не только ран: к нам попадали бежавшие из проигранного сражения, множество болезней происходили от тяжелой жизни, иной раз нас просто звали для ободрения. С тех пор, как мы очутились перед лицом опасности, которая может прийти немедленно, я носила кольчугу, сделанную для меня отцом, и меч. И я научилась пользоваться охотничьим луком как для добычи пищи, так и для того, чтобы защититься от тех, кто пожелал бы напасть на нас ради нашего жалкого скарба.
Как всегда, когда в стране нет закона, появились грязные хищники, грабившие слабых из своего же рода. Я убивала таких без всякого сожаления, потому что не считала их людьми.
Единственной вещью, которую я берегла, был кубок, и каждое утро я смотрела на него. Его блестящая поверхность ни разу не затуманилась, и я знала, что с Эйлином все в порядке.
Время от времени я пыталась достичь его через мост сна с помощью сонного питья, но всегда просыпалась с очень смутными воспоминаниями. Я жаждала знать больше, чем Эфрика могла научить меня, знать то, что знала когда-то моя мать.
В наших скитаниях мы проходили мимо мест Древних. От некоторых мы с Эфрикой отгоняли подальше нашу уставшую поредевшую группу, потому что оттуда истекал дурно пахнущий туман: он нес в себе зло, полностью чуждое нашему роду. Другие места были пусты, как будто то, что было там когда-то, давно ушло или вытекло. Некоторые места были добродетельными, и мы с Эфрикой заходили туда в надежде вызвать что-нибудь, что было там, но у нас не было умения, так что мы получали только ощущение мира и внутреннего удовлетворения.
Затем для нас потянулись безликие годы. Просто смена сезонов. На третье лето мы, наконец, нашли убежище. Некоторые члены нашей группы откололись, пошли другими путями. Но основное ядро с Омандом во главе — он совсем согнулся от болезни костей — его младшие братья, их жены, две дочери с детьми (их мужья ушли с Эйлином и из-за этого они косо смотрели на меня, хотя ничего плохого вслух не высказывали) и еще три семьи пожилых людей остались жить вместе.
Мы нашли маленькую высокогорную долину, в которой никогда не было поселений и где лишь временами жили пастухи. Они оставили здесь хижины, и мы устроились в них с небольшой кучкой овец и десятком пони. Усталые, сбившие ноги животные были рады отдыху. А люди, всю жизнь жившие морем, терпеливо занялись работой на холмах.
На высшей точке, где просматривались два прохода, мы установили сторожевой пост. Жизнь так изменилась, что стражниками стали в основном женщины, вооруженные луками и копьями — бывшими гарпунами. А следить надо было зорко: мы знали, что иногда случалось с маленькими поселениями, когда на них нападали внезапно.
Была середина лета нашей жизни в этом ущелье. Большинство людей сажали зерна и коренья, которые мы запасали для посадки, а я была на холме на страже и впервые увидела на узкой тропинке всадников. Я подняла обнаженный меч и бликами его блестящих граней подала сигнал тревоги, а сама направилась известным мне путем проследить поближе за прибывшими. Теперь мы находились на близком расстоянии друг от друга.