Колдун 2
Шрифт:
— Сперли, сволочи! — Мишка, опершись пятой точкой на подоконник, грязно выругался. Есть хотелось. Хотя нет. Есть ему хотелось еще в обед, а сейчас ему хотелось жрать. Но жрать, благодаря каким-то ушлепкам, ему теперь было нечего. И чего он картошки-то с собой не взял? А ведь Наталья Петровна просила… Тащить ему, видите ли, не хотелось! Ну точно дебил. Не приспособленный к самостоятельной жизни дебил и неумеха. Вздохнув, Мишка взял кружку и, глуша вопли голодного желудка горячим крепким чаем, уселся за уроки.
Неделя самостоятельной жизни прошла как в кошмаре. Работа выматывала, сводила с
В итоге в субботу, отработав последнюю смену на этой неделе и дождавшись окончания уроков, он подошел к учительнице по алгебре.
— Нина Петровна, простите… Но я сильно отстал по математике, не могли бы вы со мной позаниматься после уроков? Или в воскресенье, — Мишка смотрел на пожилую учительницу, про себя умоляя ее согласиться.
Женщина внимательно посмотрела на парня.
— Вы сколько спите, молодой человек? — оглядев его осунувшееся лицо и выразительные синяки под темными, напоминающими провалы в никуда глазами, поинтересовалась она.
— Всю эту неделю больше четырех часов не получалось, — виновато ответил Мишка, умолчав о том, что это он находился в горизонтальном положении, а вот спал, точнее, дремал час-два от силы. — Нина Петровна, да вы не переживайте, я привычный. На фронте часто и того поспать не удавалось, — встряхнув головой, он попытался добавить в голос бодрости.
— И вы хотите еще час потратить на дополнительные занятия? — ровным голосом поинтересовалась она. — На сон останется уже три часа. Выдержите? И как долго?
— Нет, — широко улыбнулся Мишка. — На самом деле, на сон будет оставаться гораздо больше времени. Я же начну понимать задания, и смогу делать уроки гораздо быстрее. Так что по времени для сна я только выиграю.
— На фронте… Вы воевали? — склонила она голову, не отрывая от него взгляда. — У вас в деле это не отмечено, да и я ни разу не видела, чтобы вы носили ордена.
— Недолго. С сорок третьего… — опустил голову Мишка. — А ордена… Пусть лежат. Я же не за ордена воевал.
— Стесняетесь, — вздохнув, резюмировала она. — Напрасно. С алгеброй у вас действительно беда, — совершенно без перехода продолжила Нина Петровна. — Боюсь, придется начинать с азов. Вы готовы оставаться после занятий… скажем, в понедельник, среду и субботу? В субботу подольше позанимаемся, в воскресенье выходной, отоспитесь, — задумчиво проговорила она. — Ну так что?
— Конечно! Спасибо огромное! — с облегчением выдохнул обрадованный Мишка, даже не рассчитывавший на такое количество дополнительных занятий. Такими темпами он быстренько остальных догонит, и сможет подтянуть литературу, а затем и историю. Ну и русский язык надо тянуть… Но этим он уже после математики займется.
— Тогда прошу, — указала на опустевшую парту Нина Петровна. — Для начала давайте определимся с тем, что вы помните.
Мишка вместе с Ниной Петровной вышел из школы заполночь. Во время занятий он немного поделился силой с женщиной и незаметно подлечил ее, и та была бодра и полна сил, в отличие от выжатого словно лимон и измученного парня. Да, немного силы он сбросил, но этого было мало, очень мало… Он уже физически ощущал себя откровенно плохо: голова кружилась, в глазах окружающее двоилось и раскачивалось, голова была похожа на перезревший арбуз — только щелкни по ней чуть сильнее, и она лопнет, развалится на части, разбрызгивая по сторонам содержимое.
Он вызвался проводить учительницу до дома, и та не стала отказываться, по пути принявшись гонять его по таблице умножения, заставляя делать в уме вычисления и решать простейшие уравнения. Доведя Нину Петровну до ее подъезда, Мишка повернул обратно и широко, торопливо зашагал в сторону заводского общежития.
В какой-то момент затянутое весь день тучами небо наконец-то разразилось давно собиравшимся дождем, но не привычным осенним, мелким, а проливным. Дождь хлынул стеной, мгновенно промочив его до нитки.
Обрушившиеся на молодого человека ледяные струи дождя стали последней каплей, и то, что так давно поселилось в нем, широкой волной рванулось наружу, отодвинув сознание парня куда-то на задворки, позволяя лишь наблюдать.
От земли вокруг Мишкиных ног по спирали, с каждым мгновением все больше набирая силу и скорость, закручиваясь в воронку смерча, поднялся ветер. Спустя пару секунд Мишка оказался в центре воронки из поднимавшейся от земли пыли, опавшей листвы, мелких веточек и мусора, вращавшихся вокруг него с бешеной скоростью и устремлявшихся в небо. Воронка ширилась и поднималась все выше. Ветер, крутившийся вокруг парня, подхватывал и буквально размалывал струи дождя в пыль, не позволяя упасть на него даже капле. Интуитивно он поднял руки вверх, направляя рвущуюся из него силу навстречу льющейся с неба воде. Крутящийся столб ветра послушно устремился вверх, перестав расширяться и вытягиваясь все выше и выше.
Парень чувствовал, что этот непонятный ветер буквально вытягивает, выпивает из него силы. Он и рад был бы уже остановить это безумие, но не мог. Он не мог ничего — ни шевельнуться, ни опустить поднятые вверх руки, ни сделать шаг, ни остановить силу, вытекавшую из него широким потоком. Как он ни пытался, как ни напрягал волю, стремясь уменьшить этот поток, у него ничего не получалось. Он был всего лишь сторонним наблюдателем в собственном, уже не подчинявшемся ему теле. А затем наступила темнота.
Очнулся он от того, что его тормошили. С трудом открыв глаза, Мишка уставился на нестарую еще женщину в платке и с метлой подмышкой, трясшую его за плечо. Увидев, что парень открыл глаза, она облегченно выдохнула:
— Ну слава Богу! А то я уж грешным делом подумала, что ты помер. Чего разлегся-то посреди двора, ась? Ну-к вставай давай! Али пьяный ты? — голос ее становился все громче, плавно переходя с облегченных интонаций на возмущенные.
— Нет, теть, не пил я, — поворачиваясь на живот и с помощью женщины поднимаясь на ватные от слабости ноги, ответил Мишка. — Голова что-то закружилась… Видать, контузия снова догнала.