Колдун и Сыскарь
Шрифт:
— Всё равно, — упрямо покачал головой Сыскарь. — Чую, пригодится он мне ещё, телефон мой.
— Как знаешь, — пожал плечами Симай. — Твоя вещь, тебе и решать. Только помни, сейчас она рабочая, а кому будет нужна, когда в ней заряд кончится? Ты ж пополнить его не сможешь? Или… сможешь?
— Не смогу. Нет у вас пока устройств для получения тока электрического. И не скоро появятся. Но я его уже выключил, теперь заряд надолго сохранится.
Так, болтая о том о сём, они перешли из леса на луг. Потом тропинка пересекла берёзовую рощу и нырнула в балку, по дну которой бежал неширокий
— Передохнём, — предложил Симай, останавливаясь и кладя на землю палку с головами оборотней.
— Да я вроде не устал, — удивился Сыскарь.
— Я тоже. Но надо нам с тобой, Андрюха, придумать на первый и все последующие случаи, кто ты такой есть. А то ведь каждому встречному-поперечному рассказывать о том, что ты неведомым колдовством из будущего к нам попал, — это верный путь прямиком в монастырь, где умалишённых держат, а то и в Преображенский приказ, не приведи господи. Оно, конечно, там уже не так сурово, как было при покойнике князе-кесаре Ромодановским Фёдоре Юрьевиче, царствие ему небесное. — Симай широко перекрестился. — Сынок его, Иван Фёдорович, нравом помягче, хоть и тем же приказом заведует. Да только нынче за языком всё одно следить надо — мигом донесут. Найдётся завистник какой, крикнет: «Слово и дело!» — и доказывай потом в застенке, что ты нормальный русский и государю-императору нашему царю-батюшке Петру Алексеевичу верный слуга и подданный.
«Всё-таки говорлив ты, брат, на редкость, — подумал Сыскарь. — Хлебом не корми — дай потрындеть. Словоплёт. Одно только оправдывает — смелый и, видать, и впрямь удачливый. С таким не пропадёшь. Надеюсь». А вслух сказал:
— Да я уже всё придумал. — Он присел, опёрся на руки, напился чистейшей воды из ручья, поднялся. — Эх, жратвы нет, так хоть водички попить. Вкусная у вас тут водичка, ничего не скажешь. В моём Подмосковье такой, считай, уже и не осталось. Загадили всё.
— Зачем? — удивился Симай.
— А ты думаешь, чудеса науки и техники, вроде телефона моего, фонарика, пистоля многозарядного или тех же часов на руке, даром даются? За всё, брат Симай, платить надо.
— Оно так. Даром только девки любят. Да и то не всегда.
— Ох, не всегда! — засмеялся Сыскарь.
— Так что ты придумал?
Сыскарь объяснил. По его легенде выходило, что ещё в отрочестве увёз его отец — донской казак, которому на месте не сиделось, — за океан, в Америку, в английские колонии. Там и погиб батя в лихой сече с индейцами. Андрей же Владимирович Сыскарёв вырос, возмужал и решил навестить родину. Обратный путь вышел долгим и трудным — сначала через океан во французский порт Марсель, потом на перекладных через всю Европу. Но — добрался. Теперь, вот, путешествую по России-матушке, дело себе присматриваю.
— И что же ты умеешь, к примеру, делать, Андрей свет Владимирович? — прищурившись, осведомился цыган-охотник со знакомыми Сыскарю дознавательскими нотками в голосе.
— Преступников ловить, например, дела уголовные воровские расследовать.
— Ого, умение редкое, — Симай изменил тон. — И впрямь, что ль, умеешь?
— Такая у меня работа. Была.
— Ну, значит, и нечисть сможешь ловить. Я давно о помощнике думал, трудно одному, а тут ты. Видать, судьба. Ладно,
— А одёжку такую, как на мне, тамошние индейцы носят, — добавил Сыскарь и подумал, что не зря подобрал себе когда-то модную летнюю куртку не на молнии, а на пуговицах. Как чувствовал. И джинсы тоже на пуговицах. Хотя трудно сказать заранее, что проще объяснить — наличие в штанах ширинки или такого устройства как «молния». — Часы же с руки сниму и спрячу от греха подальше. — Он тут же так и сделал. — Ни к чему лишнее внимание привлекать.
— Добро, — согласился Симай. — Но вообще, больше помалкивай. Чтобы чего лишнего случайно не сболтнуть. Язык, мол, русский подзабыл изрядно… Э, погоди! — опомнился Симай. — Из Америки он. А по-каковски говорят в той Америке?
— По-английски. Я ж тебе объяснял, это новые земли английской короны. Колонии.
— А ты по-аглицки понимаешь?
— Понимаю. И даже говорю. Не так, чтоб особо бегло, но всё-таки. Правда, это английский язык моего времени. Тут он, подозреваю, сильно отличается.
— Ну, будем надеяться, что англичане нам сегодня-завтра не попадутся. Они сейчас больше в столице околачиваются, в Санкт-Петербурге. А здесь Москва, — он пристально оглядел Сыскаря с ног до головы. — Ну так вроде решили. Сойдёт для начала. Плохо, правда, что ты длинный, как та верста коломенская, заметный, но тут уж деваться некуда.
— Далась вам эта верста коломенская, — пробормотал Сыскарь. — Можно подумать царь Пётр Алексеевич роста невеликого.
— Царь Пётр высок, это верно, — заметил кэрдо мулеса. — Пожалуй, что и повыше тебя будет. Да только он царь, ему богом положено быть заметным. Но ты на сердце себе заранее не бери заботу, — подмигнул он. — С тобой я, Симай Удача. Значит, всё будет путём. И потом, откуда нам знать, может, у вас там, в Америке, все такие длинные?
И он, засмеявшись, дружески хлопнул Сыскаря по плечу.
Глава 16
Всё вышло в точности так, как говорил Симай.
Их принял управляющий имением Харитон Порфирьевич — дородный, гладко бритый мужчина лет пятидесяти двух — пятидесяти трёх от роду, с остатками некогда кучерявой шевелюры над оттопыренными ушами, толстым мясистым носом и маленькими, умно поблёскивающими, синими, будто незабудки, глазками, спрятанными под тяжело набрякшими верхними веками и низкими кустистыми бровями. Он с удовлетворением осмотрел добычу, послал дворовых с носилками за телами и сам предложил Симаю и Сыскарю завтрак — гречневую кашу с молоком и маслом.
— И я с вами, пожалуй, откушаю, — сообщил. — А то с утра кружку кваса выпил — и всё на этом.
— Что так, Харитон Порфирьевич? — весело осведомился Симай. — Заботы одолели, что и поесть некогда? Непохоже на тебя, ты человек на дело умелый, спорый, работа сама идёт, не упирается. Да и людишки тебя любят, я ж знаю, мало кого из-под палки робить заставлять приходится.
— Так-то оно так, Симаюшка, — вздохнул управляющий. — Да только с годами-то легче не становится. Старею я.
— Брось, брось Порфирьевич! — воскликнул Симай. — Какой там стареешь — в самом соку мужчина. Верно я говорю, Андрюша?