Колдун из Салема
Шрифт:
— Лох… что? — спросил я.
Баннерманн слегка улыбнулся.
— Лох Шин, — повторил он. — Местные жители называют такие вот маленькие озера «лох» — «глубокая дыра».
Он помолчал некоторое время, и, судя по тому, что его губы расползались в ухмылке, выражение моего лица становилось, по-видимому, все более изумленным.
— Это название не такое уж неподходящее, как вы, наверное, думаете, Крэйвен, — сказал он. — Опустите руку в воду.
Я на мгновение замер в нерешительности, затем, пожав плечами, опустил кисть левой руки в неподвижную
Ухмылка Баннерманна стала еще шире.
— Это и правда дырища, — пояснил он. — Оно по крайней мере раз в пять больше в глубину, чем в ширину.
— А вы, похоже, немало знаете об этой местности, да? — спросил я.
Баннерманн кивнул и откинулся на спину, положив ладони под голову.
— Я здесь родился, — ответил он. — Точнее, не именно здесь, в Голдспи, а в Шотландии. В Абердине. Вам знакомо это название?
Я отрицательно покачал головой. Баннерманн, помолчав некоторое время, продолжал:
— Портовый город, за сотню миль отсюда. Не все про него знают.
Он улыбнулся. Его улыбка была на этот раз какой-то странной, непонятно что означающей.
— Быть может, — добавил он, — если человек про него никогда ничего не слышал, то это для человека даже и хорошо.
— Наверное, вы потому и стали моряком, — предположил я, — что выросли в портовом городе.
— Ерунда, — возразил Баннерманн. — Вы что, обязательно станете лошадью, если родитесь на Диком Западе? Я никогда не хотел быть моряком, — он приподнялся на локтях и как-то странно посмотрел на меня. — Открыть вам тайну, Крэйвен? Я ненавижу море. Я возненавидел его с раннего детства, и за все эти годы мое отношение к нему не изменилось. Оно убило моего отца, оно поглотило одного из моих братьев, а теперь оно забрало мое судно и многих моих людей. Я что, должен любить его за это?
— Дело не в море, Баннерманн, — сказал я тихо. — Это был Йог-Сотхотх и…
— Неважно, — перебил он меня. Его голос дрожал. — Этого не произошло бы, если бы мы не находились в море.
— Или если бы Андара и я не сели бы на борт вашего судна, — добавил я. — Говорите уж начистоту, Баннерманн. Тем более что не мне на вас обижаться.
Баннерманн громко вздохнул, но так ничего и не ответил. Вдруг с противоположной стороны пригорка раздался пронзительный крик, затем послышались возбужденные голоса и быстрые шаги нескольких человек.
Баннерманн и я одновременно вскочили. Большей частью на руках и коленях мы вскарабкались вверх по склону и, выпрямившись, застыли в изумлении.
Трое из матросов Баннерманна изо всех сил старались повалить какого-то бешено защищавшегося мужчину, в то время как четвертый матрос склонился над еще одним членом нашего маленького отряда. Форд сидел на корточках на земле и сжимал руками свой окровавленный череп.
— Форд! — крикнул Баннерманн. — Что с вами?
Форд ничего не ответил, однако матрос, находившийся возле него, поднял голову:
— Он в порядке, капитан. Всего лишь царапина…
— Что произошло? — рявкнул Баннерманн. Он снова стал таким, каким я знал его раньше.
— Да я и сам не знаю, — ответил матрос. — Этот тип… — он кивком указал на незнакомца, все еще изо всех сил дерущегося с тремя матросами, и, как было видно, имеющего шансы на победу. — Он вдруг выскочил из кустов и как шандарахнет Форда по черепу. Непонятно, почему.
Баннерманн нахмурился и, постояв еще секунду, направился к дерущимся. Лишь вчетвером им кое-как удалось скрутить незнакомца.
— Разверните его! — выкрикнул Баннерманн, тяжело дыша. — По моей команде. Раз… два… Давайте!
Резким движением матросы одновременно перевернули бешено сопротивляющегося мужчину на живот и изо всех сил прижали его к земле.
— Крэйвен! — слова Баннерманна звучали как приказ. — Свяжите ему руки, быстро!
Двое матросов с усилием заломили незнакомцу руки за спину, а сам Баннерманн и еще один матрос, сидя на корточках, пытались прижать его руки одну к другой. Для этого им требовались все их силы.
— Черт побери, Крэйвен, что вы стоите, разинув рот? Делайте, что я вам говорю! — рявкнул Баннерманн.
Я наконец-то очнулся от оцепенения и поспешил им на помощь. Поскольку веревки не было, мне пришлось снять свой ремень и связать им запястья незнакомца. Затем я стал оглядываться по сторонам в поисках чего-нибудь, чем я мог бы связать его ноги. Баннерманн снял свой шарф и протянул его мне. Я схватил шарф, связал ноги незнакомца возле щиколоток так крепко, как только мог, и одним прыжком отскочил от него на безопасное расстояние, увидев, что Баннерманн и трое матросов слезли с незнакомца.
Он лютовал вовсю. Его тело сжалось, словно стальная пружина, затем, совершив какой-то невероятный переворот, оторвалось от земли и снова с силой шлепнулось на берег.
— Черт возьми, этот дядя что, совсем рехнулся? — сказал, еле переводя дыхание, Баннерманн. — Что с ним такое?
Незнакомец начал что-то говорить, но его слова были неразборчивыми, в основном он мычал, тяжело вздыхал и лишь иногда из его уст вырывались звуки, похожие на человеческую речь. На его губах выступила пена, а глаза, казалось, пылали диким огнем.
— Думаю, он на самом деле сумасшедший, — пробормотал я. — Посмотрите на его глаза, Баннерманн. Это глаза ненормального.
Баннерманн кивнул, но как-то уныло. На его лице опять появилось выражение страха, и, когда он огляделся по сторонам, у него был взгляд загнанного зверя, ожидающего, что вот-вот появится охотник.
Я нерешительно прошел мимо Баннерманна и приблизился к связанному незнакомцу, держась, однако, на почтительном расстоянии от него, потому что, хотя он и был связан, мне совсем не хотелось получить удар ногами. Расхожее мнение о том, что сумасшедшие обладают нечеловеческой физической силой, очевидно, было справедливым, что он нам только что и подтвердил.