Колдун на завтрак
Шрифт:
Я пожал плечами, мне и кружки чаю достаточно, а их впечатлительным натурам, думаю, по ведру-полтора мутного, нечищеного самогона. Он и цепляет крепче, и по шарам лупит знатно, и наутро в голове вообще ни одной мысли, память отшибает напрочь. Что в данном случае, согласитесь, скорее только во благо для неустоявшейся психики…
Парни переглянулись и, не сговариваясь, вывалились из телеги, бегом бросившись в хату. Уверен, они последовали моему совету на все сто, да ещё с перевыполнением. Я же вошёл в гостеприимно распахнутые двери чинно и благородно, как
Когда надо, изобразить «его превосходительство» на самом деле не так уж и трудно, а я-то на дядюшку почитай не первый день, не первый год по службе любуюсь. Главное, войти молча и встать в значимой позе. Сурово сдвинуть брови и раздувать ноздри, чтоб и в перепачканном мелом мундире форс держать…
— Батюшки-светы, нешто то и есть сам Иловайский? — На меня поражённо и зачарованно уставилась вся хата. Три десятка гостей, трезвеющий жених с начинающей пьянеть невестой, дружки да сваты, родители с обеих сторон, старики с трясущимися бородами, любопытные дети и даже вытаращившая круглые глаза серая кошка, умывающаяся лапкой на подоконнике. Повисла долгая, как говорят в Париже, сценическая пауза…
— Совет да любовь молодым! — чуть наклонив голову, поприветствовал я честное собрание. На первый взгляд Птицерухова среди них не было. Либо бес соврал, либо цыганский колдун запаздывает, вполне возможны оба варианта.
— Ой, та шо ж вы стоите-то? — грудным малоросским распевом кинулась ко мне мать невесты. — Та проходите же, та садитесь, будь ласка! От же горилочка, и потрошки, и бураки варёные с чесноком, и огурчики с хреном, и усё! Та не журытися, накладайте ж себе сами, за-ради бога!
— Спасибо. — Я позволил усадить себя на почётное место, слева от бородатого старосты, с правой стороны от молодожёнов, пристально держа под обзором входную дверь. Тот, кого я ждал, не мог не явиться, он же сам меня спровоцировал, и я был готов. Не ко всему, но был. В любом случае врасплох Птицерухову уже никого застать не удалось…
— Матушка, батюшка, там у ворот колдун стоит! Страшны-ы-ый! — уже через полчаса взвился под потолок тонкий девчоночий крик, перекрикивая пьяное хоровое «горько!»…
— Кто посмел, а? — грозно окая, нахмурился староста калачинцев, под столом пихая меня костистым коленом. — Нам их колдовство не ко столу, у нас-от, поди, свой заступник есть, православный, Илюшенька свет Иловайский! Так пойди, скажи-тко колдуну, чтоб восвояси шёл. Нам он ужо не надобен!
Ага, как же, уйдёт он. Вот специально из табора сюда притащился за пять вёрст, чтоб постоять у дверей, получить отказ, вежливо пожать плечиками, отпардониться и отвалить, да?
Девонька с жидкой жёлтой косой и возрастной прыщеватостью метнулась на выход, махнув серым подолом сарафана, но не успели все хором проорать очередное «от теперь сладко-о!», как вмялась обратно, визжа от переполняющего её энтузиазма:
— А он сказал, что не уйдёт, и всё тут! Да справа и слева от колдуна волки огромаднейшие, страшные, как из самой преисподней! Глаза синие, зубы белые, а по загривку чёрному алое пламя так и бегает…
— Чого хочет-то? — опережая меня, вопросил староста.
— Говорит, ежели невеста к нему с поклонами не выйдет да жених подарками не откупится, — он здесь всю хату подпалит!
— Господь милостив! — Не растерялся калачинский староста и повернулся уже ко мне: — Что делать-то будем, ась?
— Пожарных звать, — буркнул я, вставая из-за стола. Хорошо хоть посидел недолго, ненавижу драться на сытый желудок, тяжело и особого желания побеждать нет, так… лишь бы отвязаться.
— Ой, лышеньки, — ахнула мать невесты, дородная как пышка, с добрейшим лицом и мягкими формами. — От нешто хлопец один супротив злодия пойде? Ой, та шо ж ему никто не поможе…
— Нельзя-а, — успокоил её муж, щуплый до нереальности, высунув хорьковую мордашку из-за миски с квашеной капустой. — Дура ты, баба, то ж сам Иловайски-ий! К нему с помощью лезть, тока под ногами путаться. Да и обидится ещё, чего недоброго-о…
— Есть идея, — встал кто-то из гостей, широкоплечий и рослый, как Голиаф. — За Иловайского надо выпить!
— Дай ему Бог всего и всяческого, — единодушно согласился народ, вздымая глиняные стопки.
Я вышел наружу не оборачиваясь и ни на кого не надеясь. Всё правильно, меня ж не на свадьбе сидеть приглашали, а охранять их мероприятие от всяческих проблем и невзгод. Вот этим мне прямо сейчас и придётся заниматься. Где там наша милая бабушка с домашними щенками?
Выйдя из хаты, я поправил папаху, вдохнул всей грудью свежий ветерок с тихого Дона. Звёзды над головой светили всё так же ярко, а вот луна заметно порозовела, словно бы по-упырьи напившись чьей-то тёплой крови. Прямо в воротах, скрестив руки на груди, без личины, то есть со своим собственным видом, стоял худощавый мужчина в чёрном одеянии, с белым шарфом на шее. Он сконцентрировал на мне полный высокомерия взгляд и небрежно бросил:
— Уходи отсюда, хорунжий.
Я широко расставил ноги, демонстративно зевнул, почесал поясницу и вопросительно кивнул, дескать, что-то ещё?
— Значит, выбраться сумел, не проткнул тебя пикой твой денщик, а жаль… — вновь начал колдун, переходя от мирных предложений к неприкрытым угрозам. — Да только зря думаешь, что на вас, характерников, никакой управы нет. Ты ведь сквозь личины видеть обучен?
Я сплюнул через левое плечо, запрокинул назад голову, полюбовался на созвездия и ободряюще подмигнул собеседнику — в смысле дальше продолжай, чего ещё скажешь?
— Обучен, вижу, — уже нервно скрипнул зубами злодей. — Да только, знаешь ли, Фифи заметила, что вот никакими иными талантами тебя не наградили. Силы могучей ты не имеешь, казачок… А одного умения сквозь личины смотреть мало. Чем оно тебе поможет, когда звери мои твои глазоньки клыками острыми выгрызут, а?
Из-за спины Птицерухова бесшумно вышли два матёрых зверя. Шестилетки, здоровущие, рослые, шерсть как бурка осетинская, в которой пули вязнут, клыки как ножи полированные, а в глазах неутолимая жажда крови плещется…