Колдун
Шрифт:
— Ласпы выходили меня, видимо, из чувства долга. Наверное, я долго оставался безумцем. Первые мои воспоминания относятся к тому периоду, когда прошел уже почти месяц с момента нашествия кочевников. Вокруг были одни только Ласпы, которых совсем не радовало мое общество. Когда на следующее лето появились торговцы, я ушел с Хроненом. Он взял меня в Критцу. Там я и жил, пока не пришли кочевники и не сломали стены.
Когда стало очевидно, что помощи из Акарда мы не дождемся, комендант посадил всех щенков в спасательные шлюпки и помог нам
Похоже, он говорит правду, подумала Марика. Но слишком уж сухо все это звучит. Голые факты.
— И все? Мы не виделись восемь лет, и тебе больше нечего мне сказать?
— А ты о себе много рассказываешь?
— Что ты здесь делаешь, Каблин?
— Работаю. Я ведь водитель.
Марика была уверена, что Каблин что-то скрывает. Кроме всего прочего, он пользовался официальной речью. С ней, своей сестрой! В детстве они всегда разговаривали как друзья.
— Да, ты водитель. И ты возишь на территорию Рейгг захватчиц из другого сестричества. Помогая Серк, ты и твои братья нарушили все существующие соглашения. Вы влезли в конфликт двух общин. Зачем?
— Я — простой водитель. Мне приказывают ехать, и я еду.
— На этот раз ты исполнял дурацкие приказы. Согласен?
Каблин не ответил.
— Вы заварили такую кашу, что теперь само существование братства под угрозой.
— Вряд ли, — расхрабрился вдруг Каблин. — Сомневаюсь, чтобы это было так.
— Что же, по-твоему, сделают общины, когда узнают о том, что вы натворили?
Каблин пожал плечами.
— Чем так хорош Понат, что ради него вы рискуете жизнью и самим существованием братства?
— Откуда мне знать? — снова пожал плечами Каблин.
Опять же звучит правдиво. На мгновение ее братец даже заговорил нормальным языком.
— Может, и не знаешь. — Марика уже начинала сердиться. — А вот я узнаю. Непременно узнаю.
Каблин пожал плечами в третий раз, как будто этот вопрос его нисколько не волновал.
— Ты поставил меня в затруднительное положение, Каблин. Я отойду ненадолго. Мне надо подумать. Будешь моим свидетелем перед советом Рейгг?
— Нет. Я не буду помогать тебе, силта. Лучше умереть.
Марика удалилась, размышляя о том, каким храбрым сделался вдруг ее трусливый братец. И откуда у него такая ненависть к силтам? Они столько пережили вместе, и он не хочет даже назвать ее своей сестрой!
Марика присела рядом с Грауэл и кивком указала ей на пленников.
— К ним пусть никто не подходит, — сказала она шепотом. — Ясно?
— Да.
Марика подошла к большому костру, где уже столпились все ее оставшиеся в живых послушницы. Сейчас она их попросту не замечала.
Каблин! Что же теперь делать? В детстве они были так близки…
Марика заснула сидя. Она была так измучена, что ничто уже не могло заставить ее держать глаза открытыми.
Проснулась она от холода и звуков ружейной пальбы. Лапы были как ватные, все тело болело.
— Что еще стряслось?
Сверху сыпался сухой мелкий снег, но, судя по цвету неба, восход был уже близко. Марика обратила внимание, что шкуры вчерашних мертвецов побелели от снега.
— Что происходит, Дортека?
— Кочевники. Они пришли следом за Серк. Но вокторы, которых я оставила у машин, задержали их.
— Сколько их там?
— Пока не знаю. Но, похоже, не слишком много.
Марика вышла на открытое место, чтобы посмотреть что творится в долине, и с удивлением обнаружила, что еле волочит лапы. Разглядеть ничего не удалось. Снег.
— Я все еще не пришла в себя. Похоже, выложилась вчера сильнее, чем думала.
— Ничего, Марика, я справлюсь сама. Кочевники пришли одни. Во всяком случае, пока я не сумела обнаружить ни одной силты.
У Марики закружилась голова.
— Тогда действуйте. А мне надо поесть. Присоединюсь к вам, как только смогу.
Стрельба приближалась. Дортека поспешно скрылась в снежной мгле.
Марика вернулась к костру, поискать каких-нибудь объедков. Нашла чашку остывшего супа. Это помогло почти мгновенно.
Хромая, она подошла к пленникам.
Их караулила Грауэл. Глаза охотницы покраснели от усталости.
— Что там за шум, Марика?
Марика мрачно посмотрела на пленников.
— Кочевники! За нашими приятелями идет большой отряд кочевников.
Наверное, для того, чтоб было на кого свалить ответственность.
А ведь они должны были это знать!
— Интересно мне, почему во всех докладах говорилось только о кочевниках и ни слова — о машинах.
Марика помолчала минуту.
— А ты что скажешь, Грауэл? Что мне делать?
— Я не могу принять решение за тебя, Марика. Я помню, как близки были вы с Каблином. Даже ближе, чем следовало бы. По крайней мере многие так думали. Но это было восемь лет назад, Марика. Это половина твоей жизни. Ваши пути разошлись. Теперь вы стали чужими.
— Да. Это трудный выбор. Что бы я ни сделала, все будет не так — с точки зрения либо Рейгг, либо Дегнанов. Иди отдохни, Грауэл. Я посторожу их, пока буду думать.
— Отдохнуть? Когда идет бой?
— Да. Дортека говорит, что сама справится.
— Как скажешь.
— Оставь мне свое оружие. На случай, если им что-нибудь в голову взбредет. Я не уверена, что сейчас у меня хватит сил воспользоваться своим талантом.
— А твое оружие где?
— Бросила там, где спала прошлой ночью. Около большого костра. Иди, Грауэл, иди.
Грауэл отдала Марике винтовку и револьвер и ушла, пошатываясь.
Несколько минут Марика молча смотрела на пленников. Все они были встревожены звуками приближающейся стрельбы. Теперь им надо быть очень осторожными, чтобы никого не спровоцировать. Вероятно, у пленников появилось какое-то подобие надежды на избавление.