Колдунья
Шрифт:
Столько безвинных ушло безвозвратно! Столько безвинных! Ради королей, ради их сверкающих монет.
И я помню многое… Собаку звали Бран, и снег ложился на каждую ветку каждого дерева в ту ночь, и я целовала мужчину — как же я целовала его! Я много чего помню! Я знаю достаточно. А если не буду говорить о том, что видела, оно просто уйдет в безвестность.
Стайр назвал меня похотливой тварью, но еще он сказал: «Ты, должно быть, видела столько всего сквозь свои длинные ресницы…» Мягким голосом. Словно он был моим другом, хотя он никогда им не был.
Вот почему он сожжет меня, наверное.
«Избавьтесь от того, кто все видел.
От того, кто спас людей, кто сорвал план.
От нее, которая все помнит».
Да, я подарю вам свой рассказ.
Вы говорите: «Поведай мне все, что знаешь; раскрой имена. Имена солдат». Конечно. Я расскажу вам о бойне в Гленко и о том, что видела: о мушкетном огне, о криках, о тех травах, что я использовала, и о правде. Правда! Кто еще знает ее такой, какой знаю ее я? Расскажу вам все до мельчайших подробностей. И обещаю вам, мистер Лесли, — это поможет вашему делу. Это поможет вам вернуть Якова, потому что моя история откроет всю мудрость и благородство
А взамен?
Говорите обо мне. Обо мне. О моей маленькой жизни. Говорите о ней, когда меня не станет, — кто же еще сможет рассказать о ней? Никто не знает мою историю. Больше никого не осталось, так что говорите обо мне со своей кафедры или запишите своими чернилами. Говорите о том, что я расскажу вам, но не добавляйте туда лжи — она не нужна, моя история до краев полна любовью, есть в ней и потери, и я знаю, что она станет тихим задушевным рассказом — такая как есть, сотканная лишь из правды. Скажите: «Корраг была хорошей». Скажите, что она не заслуживала одиночества и жестокой смерти. Все, к чему я всегда стремилась, — это доброта.
Это честно? Честная сделка? Сядьте рядом и выслушайте историю моей жизни, и в свое время я расскажу о случившемся в Гленко той снежной ночью. О том, как люди, которых я любила, падали и умирали. О том, что некоторые из них все же спаслись.
Это Корраг. Кор-раг. И другого имени у меня нет.
Мою мать звали Кора, сэр. Но чаще всего ее называли «карга», так что она объединила слова, чтобы создать мое имя, будто бросила два полена в огонь. Такой уж она была. Таким был ее характер.
Но «корраг» — это еще и «палец» на языке хайлендеров. Я не знала этого, пока не пришла в горы. Многие люди показывали на меня пальцем, так что это подходящее имя. Еще оно нравится мне, потому что некоторые возвышенности, укрытые снежными шапками, называются этим словом. Есть Корраг-Буйид, который я никогда не видела, потому что он гораздо севернее. Но говорят, что он прекрасен: весь окутан туманом, и по нему бродят волки. Я представляю его высоченным и дивным.
Кто бы мог подумать?! Священник и закованная в кандалы ведьма помогают друг другу столь странным образом? Но все так, как есть.
В мире случаются чудеса, и я буду говорить о них.
Дражайшая Джейн, мне так много нужно рассказать тебе. О многом написать, потому что сегодняшний день был полон странностей — я даже не знаю, с чего начать. Разве я не встречал раньше грешников? Встречал. Во времена своего епископства я повидал многих — воров и блудниц, а помнишь ли ты мужчину, которого вздернули на виселице за двоеженство и богохульство? Отвратительное дело. Я надеялся, что больше на моем пути не попадется подобная мерзость. Но мне кажется, я встретил кое-что похуже.
Этим вечером я общался с ведьмой.
Вроде бы я уже немного писал о том, что о ней говорят здесь: она дикая, с черным сердцем и ее пожирают вши. Хозяин гостиницы, который до сих пор остается единственным источником сведений для меня, уверил, что она бойка на язык и вспыльчива, — по крайней мере, он так слышал. Я спросил: «Насколько вспыльчива?»
«Говорят, очень беспокойная, — ответил он. — Самое злобное существо из попадавшихся когда-либо в эту клетку, а ведь она повидала отъявленнейших мерзавцев, сэр!»
И он наполнил пивную кружку.
Со мной, конечно же, была Библия. Я не люблю находиться рядом с пороком, и я признаюсь тебе, что шагал по снегу к месту заключения ведьмы охваченный мрачными предчувствиями. Возможно, я волновался. Оттого повторял про себя слова, которые всегда ободряли меня: «Но верен Господь, Который утвердит вас и сохранит от лукавого» (2 Сол 3: 3, как тебе известно).
Позволь, я расскажу о городской тюрьме. Она в городе, рядом с замком. Это, безусловно, весьма зловещее сооружение, наполовину скрытое под землей. Якобы тюрьму воздвигли, чтобы держать там хайлендских воров скота, пока не придет время повесить их на местной «голгофе»; возможно, я и впрямь почуял запах навоза и сырости, как в коровнике, а может, это всего лишь разгулялось воображение. Еще я вроде бы ощущал зловоние немытых тел и страха — как в тюрьме на Лаунмаркет, [8] — но не столь резкое. Я полагаю, это запах смерти, или запах, что приходит после смерти.
Тюремщик, безусловно, такая же жертва этой темницы, как и ее узники. Он сквернословит. Распространяя зловоние пива и порока, этот человек потребовал, чтобы я открыл свою кожаную дорожную сумку. Страж потыкал пальцем в чернильницу и перо и лишь мельком взглянул на Библию — я молюсь за душу сего грешника. Потом он кашлянул в ладонь, вытер ее о куртку и протянул мне, требуя несколько пенни.
«Поглядите на несвободную ведьму».
Так говорят в этой стране. Я отдал монеты, и он улыбнулся, обнажив черные зубы.
«Последняя дверь. Она там».
Коридор, по которому я шел, не годится даже для перегона скота. Я был осторожен, старался ни к чему не притрагиваться, и в первую очередь к мокрым на вид стенам. Я не понял из чего сделан пол, но он мягок и поглощает звуки.
Что же до самой женщины, Джейн, то сомневаюсь, что даже твое сердце, полное материнской доброты, способно ощутить теплые чувства к этой негодяйке. Когда я вошел, она мне показалась ребенком. Совсем маленькая. Мне едва удалось разглядеть ее, и сначала я подумал, что клетка пуста. Но потом женщина шевельнулась, брякнув цепями, и заговорила. Должно быть, ты, прочитав сравнение с ребенком, почувствовала к ней жалость, но, поверь, Джейн, это презренное существо. В ее волосах колтуны и мусор. Она полуголая, в драном тряпье; кожа покрыта коркой из крови и всех видов нечистот (запах в клетке отвратительный). Ее ноги босы. Ногти обломаны и черны, и она грызет их время от времени, я даже немного усомнился, что она вообще человек. Я было вознамерился повернуться и уйти, но она сказала: «Сядьте».
И я почувствовал, что Господь со мной, и я не ушел.
Сев на табурет, я увидел во мраке ее глаза. Они были светло-серыми и придавали ее лицу испуганное выражение, как у умирающего. Но во взгляде было бесстыдство. Она уставилась на меня и заявила, что ждала моего прихода. Но я усомнился,
Да она и сама умеет сплетничать. Хозяин гостиницы был прав насчёт ее болтливости — она говорила больше, чем я, и при этом покачивалось, прижав колени к груди, словно разум уже наполовину оставил ее. Она ведьма, а потому не заслуживает сочувствия, и я не питаю к ней ни малейшей приязни. Но отмечу, что с этой женщиной обращались плохо, — ее руки в кровоподтеках, над глазом красная короста, а на боку пятно крови. Кожа истерзана кандалами. Эти раны могут убить ее раньше, чем языки пламени. (Еще добавлю: хоть она и избита, я не заметил на ней укусов. Так что не волнуйся насчет вшей.)
Возможно, когда-то она была красива. Но дьявол оставляет отпечаток не только в душе, но и на лице, и теперь она смотрится мерзко. В ее чертах я вижу скорбь. Кроме того, из-за пережитого она выглядит старше своего возраста. Если и старше нашего первенца, то всего лишь на несколько месяцев.
Так что, если говорить кратко, тюрьма города Инверэри — весьма грязное место. Отчасти по вине своего обитателя, чей высокий писклявый голос произносил слова о добре и хороших поступках, но меня не проведешь. Это говорил дьявол. Он скрывает свое истинное лицо под маской лжи, и, когда ведьма утверждает: «Я не могу причинить вам вред», я очень ясно слышу его голос. «Тебе меня не одурачить, — подумал я. — Знаю, с кем имею дело». Сатана говорит через это полуживотное женского пола, и для нее будет лучше, если ее сожгут, да побыстрее. Пламя очистит ее душу. Огонь избавит ее от порока, ведь очищение смертью гораздо лучше, чем нехристианская жизнь в скверне.
Я был рад выбраться оттуда. Вышел на снег и вдохнул свежий воздух полной грудью. Кажется, прежде я не встречал столь же жалкого человека и был бы не прочь никогда не возвращаться в его узилище. Но, Джейн, я заинтригован — ведь она заговорила о Далримпле, владетеле Стайра. Тебе незнакомо это имя. Он лоулендер. Его ненависть к хайлендерам так же знаменита, как его любовь к самому себе, и, наконец, он верный пес Вильгельма. Стайр рыщет по Шотландии во имя короля. Словом, если он приложил руку к резне в Гленко, то это ли не доказательство причастности Вильгельма?
При всей своей непривлекательности эта ведьма в силах помочь нашему делу.
Так что я не отступлю перед ее запахом или странностями. Я вытерплю пытку общения с ней и использую услышанное от нее, но не более. Потому что я верю: она знает то, что может поспоспешествовать возвращению Якова. Я назвал ей свое настоящее имя — о чем, надеюсь, не пожалею впоследствии. Но кому она может сказать? Ведь она скоро умрет.
Она обещала выложить всю правду о бойне и о многом другом, если прежде я выслушаю историю ее жизни. Тяжелое условие. Кто знает, какие преступления и жестокости она повидала? Но она сказала: «Никто не знает моей истории». Она сказала: «Вильгельм кроваво-красный, а вовсе не оранжевый». Так что я согласился.
В самом деле, довольно забавный уговор. Совсем не такое я себе представлял, когда писал тебе из Эдинбурга. Но пути Господни неисповедимы — у нас свои испытания, а у Него Свои откровения.
Какая причудливая выдалась зима! Я буду несказанно рад пришествию весны.
Любовь моя, похоже, из-за этой истории и из-за того, что снег растает не быстро, я могу задержаться в Инверэри дольше, чем предполагал. Возможно, на пару недель. Поэтому, если ты найдешь время послать коротенькое письмецо, оно застанет меня здесь. Мне будет так радостно получить от тебя несколько слов. Как же мне хочется быть поближе к тебе, но, увы, большего нам не дано.
8
Лаунмаркет— улица в Эдинбурге, где ранее стояла тюрьма, место входа в которую сейчас отмечено мозаикой «Сердце Мидлотиана».
Глава 2
I
Еще его называют цветком ветра, — говорят, его цветы открываются, только когда дует ветер.
Какие слова вы хотели бы услышать? У меня их так много. Как ночное небо полно звезд, так мой разум освещается словами. Я не могла уснуть этой ночью из-за того, что думала. Лежала на соломенной постели и думала: «С чего начать мою историю? Как?»
Я могла бы рассказать о самой ночи убийства — как бежала, задыхаясь, от Инверлохи под снегопадом. Или о том, что озеро было темным ото льда. Или о поцелуе Аласдера, о том, как мои губы коснулись его губ.
Или еще раньше?
Обратиться к тому, что было до случившегося в долине? К моей жизни в Англии?
Я начну оттуда. С деревни, где цвел клевер, с блестящих черных волос моей матери. Будет правильно, если я начну с раннего детства, ведь как я могу рассказывать о главном тому, кто совсем не знает меня? Кто я? Вы думаете, я маленькая вонючая негодяйка. И в моей груди нет сердца.
Да, я могу подождать немного.
Перо, чернила, ваша священная книга.
Это гусиное перо? Очень длинное и белое. Я видела гусей, летящих в сумерках, и слышала их крики, и это были хорошие дни. Осенние дни в Англии. Куда летели те гуси? Мне так и не довелось узнать. Но иногда оброненное кем-то из них перо опускалось на поле, мы с Корой находили его и приносили домой. Она не умела писать, но перья ей нравились.
«Такие белые и длинные…» — шептала она, дотрагиваясь до них.
Как ваше перо.
И еще столик, который раскладывается?
Вы так много принесли в своей кожаной сумке.
Говорят, сэр, что ведьмы вообще не рождаются.
Я слышала много лжи — будто бы их матерями становятся кошки. Или коровы, которые вышвыривают из себя сгусток прокисшего молока, и тот принимает человеческую форму. Торговка рыбой как-то похвасталась, что вывелась из рыбьей икры, но это все пустая болтовня — она слишком любила виски. Потом еще Тотиак. Она клялась, что выросла, как зуб на челюсти, на скале острова Малл, — и вроде бы даже сама в это верила. А я не верила. Ведь она питала страсть к белене, как и Гормхул. Такая же одержимая. Они улыбались, когда слышали о затонувшей лодке, и я спрашивала: «Почему? Это же ужасно! Лодка ушла под воду вместе со всеми людьми…»